Книга Путь Мури - Илья Бояшов

Минуло еще несколько столетий. В благодатный для Франции год, когда король Анри IV двинул свои войска и артиллерию громить Савойское княжество, монах-францисканец Виль Блоумберг, по совместительству библиотекарь спокойного, утонувшего в яблоневых садах монастыря Сент-Люсия, что процветал совсем недалеко от Лиона, окончательно уверился в правильности своих записок «О предназначении тварей Божиих». Испросив благословения у святого Франциска (ему показалось, святой ответил согласием, ибо «был даден знак»; внутренний голос внезапно повелел скромному знатоку Аристотеля немедленно приняться за работу), Блоумберг написал в своем роде уникальное произведение «Сущность и Богоугодность истинного Пути». Этот францисканец наконец-то создал систему, мирно объединившую воззрения незабвенного Лин Пэня и его непокорного слуги. Блоумберг совершенно спокойно относился к понятию «бесконечность» и к «конечности» любого путешествия, справедливо посчитав, что и то и другое имеет полное право на существование. Как истинный европеец, он занялся тщательной классификацией, разделив отправившихся в путь на «страстотерпцев», «верующих», «еретиков», «робких», «решительных», «внимательных», «рассеянных», «бодрых», «вялых» и т. д. и т. п. Не менее скрупулезно монах исследовал и причины, толкающие к путешествиям, целые главы посвящая «отчаянию», «надежде», «безвыходности», «честолюбию», «богоискательству» или «желанию просто переменить место» (позднее Шопенгауэр назвал подобную классификацию «вариациями Блоумберга»). Дотошливый монах попытался разобраться и в таком чрезвычайно сложном вопросе, как «истинность» и «неистинность» пути. Он вынужден был признать – грань между богоугодной и дьявольской мотивациями движения настолько тонка, что стоит самым серьезным образом разбираться в каждом отдельном случае.

Этот Блоумберг был еще и тем замечателен, что впервые высказал предположение: путешествовать могут и создания иного мира, потусторонние существа – духи, ангелы, демоны, эльфы, домовые и прочая чисть и нечисть. Именно ему принадлежит невиданный для того времени по дерзости постулат об «осознанности движения животных». Правда, испугавшись собственной ереси, монах вернулся к догме первенства человеческих отношений с Богом. Однако впоследствии знаменитый зоолог и мистик Фазерленд, опираясь именно на «вариации Блоумберга», сформулировал идею о том, что «все твари имеют разум, а следовательно, и право на осознанный Путь».

Что касается Блоумберга, монах закончил собственный путь на земле в девяносто три года. Ничего, кроме единственного трактата, более не создавший, он вдохновил не одно поколение метафизиков. Он подтолкнул к действию несметное количество путешественников и искателей – от Амундсена до Ауробиндо. Парадокс – но один из самых великих путников человечества всю свою жизнь прожил в монастыре, лишь иногда выбираясь из него за покупками в ближайшую деревеньку.

Во второй половине двадцатого века профессор Женевского университета Франсуа Беланже, убежденный сторонник Лин Пэня, отверг компромисс, которого попытался достичь францисканец. Пит Стаут, биолог из Кембриджа, превратился в его оппонента – и началась борьба.

Неистовый Франсуа сплотил возле себя так называемых новых бесконечников. Профессор был тучен и неподъемен, предпочитая рабочий кабинет разъездам по конференциям. Напротив, доктор Стаут, этот истинный палладин противоположной идеи, являл собой живое воплощение господина Зоммера. Длинный, согнутый, словно гвоздь, в черепашьих очках, с рюкзачком за спиной доктор неустанно колесил по планете. Лысина неутомимого Пита мелькала на всех симпозиумах и съездах, где собирались его сторонники. Ко всему прочему Стаут являлся ярым последователем теории Фазерленда.

Беланже категорически выступил против попыток своего врага приписать зверям и птицам хоть какую-то осмысленность движения.

«Нужно дойти до крайней степени наивности, – бушевал он в статье «Глупость или идиотизм» (журнал «Философский вестник», май 1967 г.), – чтобы признавать за остальной природой то, чем Господь одарил только человека. Оставим в стороне высший интеллект, без сомнения, присущий сонмам ангельским. Не будем спорить со злым интеллектом сил сатанинских. Но утверждать, что в основе природных инстинктов, которые заставляют уток каждый год совершать перелеты, лежит рассудок, значит, доходить черт знает до чего, впадать в какое-то умилительное детство, совершенно не признавать ни реальности, ни фактов! Уму непостижимо, когда люди, имеющие ученые степени, находясь в здравом рассудке, начинают вдруг рассуждать (и где! на страницах научной печати, в уважаемых журналах) о том, что муравьев и леммингов гонят в дорогу человеческие желания! Не отсюда ли ad absurdum[1]– предпринимаемые и по сей день попытки некоторых философов-зоологов доказать, что существует некий «звериный язык» и прочие проявления того, что мы привыкли считать прерогативой только нашего разума, данного нам самим Богом? Не удивительно, что и по сей день Фазерленд в чести у подобных господ! Ставятся бредовые опыты, пишутся опусы, опровергающие Павлова с его рефлексами, – словом, творится околонаучная чепуха, мракобесие и шарлатанство. Все эти деятели утверждают, что животным и насекомым присуща мысль. Что на это ответить? Не буду же я в тысячный раз утверждать вслед за всеми великими умами, что ad incunadulis[2]разум – самый главный дар Божий единственному возлюбленному чаду своему, который только его и приближает к Творцу, и только ему позволяет осознавать радость бесконечности!..»

«Еще более смешно верить в эльфов и фавнов! – писал неутомимый Беланже в другой своей статье «Непробиваемый маразм» (тот же «Вестник», 1969 г.). – Ad imo pectore[3]оставим литераторам право фантазировать на подобные темы. Однако какой ученый, если, конечно, он в здравом уме и памяти, станет доказывать не только существование невидимых стихиалий, попросту говоря, духов, но и опять-таки их совершенно человеческое восприятие мира?.. Волшебные жители гор и долин, все эти кобольды и русалки, не более чем нонсенс, игра воображения, плод страхов, доставшихся нам от язычества…»

Франсуа Беланже еще много чего написал: достаточно кинуть взгляд на библиографию. К концу восьмидесятых мэтр являлся признанным авторитетом, автором нашумевших работ «Могут ли мыслить животные: критика последователей Фазерленда» (1961), «Остались ли еще валькирии и гномы?» (1973) и «Пути странников и птиц» (1987). В начале девяностых семидесятишестилетний боец попытался удалиться от мира, с тем чтобы в тиши кабинета в маленьком особнячке под Ганновером заняться основным трудом своей жизни «Особенность homo sapiens[4]как единственного носителя Идеи Божьей». В этом труде он собрался окончательно разделаться со «всякими и всяческими спиритами», упрямо признающими за остальными существами пусть даже подобие человеческого разума.

Предводитель современных «конечников» доктор Стаут достал его и там.