Книга В бой идут одни штрафники - Сергей Михеенков

А трассирующая пуля тем временем отделилась от фосфоресцирующей стаи, описала крутую траекторию в небе, опрокинула полет, снизилась и, едва не припадая к земле и сбивая набрякшие росой колосья луговой овсяницы, понеслась назад.

Глава первая

Младший лейтенант Воронцов в эту ночь не спал. Общая атака назначена на утро. А ночью предстояла еще одна операция — помочь разведгруппе перебраться через нейтральную полосу. Разведчики возвращались с той стороны.

Рота заняла исходную вечером, когда стемнело. Порядком потрепанный стрелковый батальон быстро снялся и по ходам сообщения исчез в тылу в душной июльской темени. Те, кого сменяют, всегда исчезают быстро, как фантомы. Будто это и не люди вовсе, не солдаты, навьюченные оружием и снаряжением, а бесплотные привидения. Оно и понятно — во второй эшелон, на отдых.

Воронцов распорядился, чтобы от каждого отделения выставили часовых. Остальным — отдыхать. Попытался уснуть и сам. В землянке стояла духота. За день она нагревалась так, что до утра, даже при распахнутой настежь двери, зной и духота плавали под низким бревенчатым потолком, пахло прелью, и запах казармы, который казался терпимым весной и осенью, а зимой родным и желанным, теперь стал невыносим. Воронцов прихватил шинель и прилег на ящиках в пулеметном окопе, подсунул под голову вещмешок, набитый сухой травой, и закрыл глаза. Но сон не шел. Какой там сон? Перед глазами стояли то глаза Зинаиды, то дворы родной деревни, то какая-то пыльная дорога, и вроде как знакомая, но и незнакомая одновременно. И куда она пылила, кто ж ее теперь узнает? Сон до конца он не досмотрел. Сон — не кино, где все связано, все причины и следствия, а потому понятно.

Воронцов достал из полевой сумки пачку треугольников, перевязанных шпагатом. Нащупал тугой узелок, размял его пальцем и развязал. Развернул дорогое письмо — он знал, что оно лежит вторым сверху, — и включил трофейный фонарик.

Здравствуй, Саша!

Пишут тебе твои Улита, Прокопий, Федор, Николай и Зинаида из деревни Прудки Андреенковского сельсовета.

Радость, которую мы тебе сообщаем, сейчас переживает вся наша деревня. В конце марта освободили нашу местность. А вскоре почтальон принес от тебя весточку. Как же мы были рады твоему письму, дорогой Сашенька! Ты и представить себе не можешь, что творилось в моей душе. Улита тоже как будто все понимает. Она трогала твое письмо и улыбалась. Я ей говорю: «Улюшка, это ж папка твой прислал тебе весточку». После этого она долго носила с собой твое письмо. Даже читать нам не давала. Я все боялась, что потеряет.

Прокоша, Федя и Колюшка прыгали от радости и теперь просят прочитать твое письмо еще и еще. Рады, что ты нас не забыл.

У нас все хорошо. Живем мы теперь в новом доме. Тятя с мужиками отстроил пятистенок на прежнем фундаменте. Правда, полы еще не настелили. Не до того. Но ничего, поживем и так. Тятю возили в райцентр несколько раз. Но разобрались и не тронули. Зла он никому не сделал. А партизанам помогал. Тятю опять избрали председателем колхоза. Вот сойдет последний снег, и начнем сеять. Мама сейчас тоже поправилась. Переживала за тятю, когда его забрали, и слегла. Но сейчас ничего, уже встает и хлопочет по дому.

Вернулись дядя Митя Степаненков и Федя Ивашкин. Оба инвалиды. А больше пока никто. Некоторые прислали письма. Пишут, что живы, здоровы и воюют. Отыскались и некоторые, кто был в отряде. Дядя Карп, Иван Небогаткин. Они тоже воюют.

Пришло письмо от Иванка. Он воюет где-то рядом с тобой. Тетка Степанида зимой, еще до освобождения, получила от Шуры из Германии письмо. Так Иванок попросил ее адрес и написал, что обязательно дойдет до того города и вернет сестру домой. Из нашей деревни угнали в Германию двенадцать человек. Все — молодежь. И меня бы угнали, если бы в лес не ушла.

Улюшка растет. Крепенькая, веселая. Лицом вроде в тебя, а нрав веселый, материн. Ты другой, серьезный и молчаливый.

Бей врага, чтобы поскорее очистить от поганых нашу родную землю. Возвращайся здоровым и невредимым, наш родной, дорогой Сашенька! Хранишь ли мой подарок? Храни его. Это полотенце бабушка расшивала и с ним тятя на войну ходил, еще на ту, германскую. Тятя живой вернулся. Оно и тебя охранит.

В Прудки к нам недавно из военкомата приезжал на лошади незнакомый человек. Расспрашивал людей о тебе и об Иванке, о других, кто был в партизанском отряде. Погибших тоже всех записал. Даже ходил смотреть их могилы. Кого той зимой похоронили в лесу, всех перевезли на наше кладбище. Только с хутора никого переносить не стали. Заходил тот офицер и к нам, с отцом долго разговаривал. Расспрашивал про тебя.

Теперь я знаю твою полевую почту и, если ты мне разрешишь, буду писать почаще.

Шлют тебе привет Иван Степанович, тетка Васса, Тоня, Настюша, Анна Витальевна и все наши озерковские соседи. Все тебя поминают с добром. Благодарны тебе и твоим товарищам и вспоминают, как ты спасал нашу деревню от полицаев и жандармов.

С поклоном Зинаида Петровна Бороницына.

Сердце колотилось. Зинаида писала письмо, конечно же, не одна. Петр Федорович подсказывал, что писать, а о чем и умолчать. Понял Воронцов и об «озерковских соседях». Значит, цел хутор и там покой и тишина. Достал второе письмо.

Дорогой наш братик Сашенька!

Пишут тебе твои сестры Варя и Клаша. Письмо тебе от нас ушло два дня назад. Писала его мама. А мы решили написать тебе отдельно. Потому что мама написала тебе не всю правду. На отца и Ваню мы получили извещения, что они без вести пропавшие. А недавно в Подлесное приезжал с фронта Петька Клестов. В октябре 1941 года он с нашим папкой и Иваном был вместе, в одной части. Он сказал, что многих тогда немцы захватили в плен. И вот мы теперь думаем: может, Ваня с папкой в плену где?

Клестов теперь офицер. На коне приезжал, при полной форме. Его часть стояла рядом с деревней.

Живем мы хорошо. Работаем в колхозе все лето до самой осени. Нам тоже записывают трудодни. Осенью пойдем в школу.

Скоро начнем косить. Трава нынче хорошая. Дедушка Евсей уже всем нам косы наладил. Живем, не голодаем. Корова кормит. Два раза немцы уводили нашу Лысеню. И оба раза мама приводила ее назад. Сказала, что детей нечем кормить, они и отдали. Офицер приказал.

И еще сообщаем тебе о том, о чем мама умолчала. Мама очень не хотела, чтобы ты расстраивался. Любу, невесту твою, немцы казнили. Она в партизанском отряде была. Ходила по деревням, сведения собирала. Полицаи ее поймали. Ее и еще двоих окруженцев из отряда повесили посреди Подлесного рядом с церковью.

Клаша и папку нашего, и Ваню во сне живыми видела. От тебя тоже два года вестей не было. А Клаша тебя во сне живым несколько раз видела. Вот и нашелся ты, братик наш Сашенька.

Воронцов не дочитал письмо, аккуратно свернул его и положил в общую стопку. То, что написано дальше, он уже знал наизусть. Значит, отец с Иваном пропали без вести. Без вести… Воронцов знал, кто относился к этой категории. Он и сам мог числиться среди пропавших. И на него могли прислать в Подлесное такое же извещение, как на отца и на Ивана. А Любка погибла. Нет больше Любы. Нет той девочки из его деревенской юности, пахнущей речкой, пересушенным знойным сеном и сумерками шалаша. Война постепенно отнимает то дорогое, без чего жить будет тяжело.