Книга Колдун - Ольга Григорьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Владимир, – в мерцающей темноте отчетливо прозвучал голос чернобородого. – Владимир…
Сирома уже не услышал, как захлопнулась за пришельцем дверь, не заметил, как нашарил трясущимися руками полати, как сел на них, все еще дрожа от страха и преданности. Отныне одно лишь имя звучало в его затуманенной ненавистью голове. Оно призывало к мести, а значит – к жизни.
– Владимир, – шептали беззвучно его побелевшие ссохшиеся губы. – Владимир…
Егоша задыхался. Еловые лапы качались перед ним размытыми зелеными пятнами, в голове гудело от страха. Что за нежить соскочила с деревьев к нему на спину?! Почему принялась душить? За охоту? Но убил-то он всего двух белок да зайца… Чем же прогневал Лесного Хозяина?
Почти теряя сознание, он схватился за что-то на поясе и из последних сил ударил за спину. Чужие руки неохотно отпустили его горло. Егоша развернулся. В плывущей перед глазами дымке с трудом различил человеческое лицо. Румяные щеки, большой рот, взлохмаченные рыжие волосы… Онох! Опять со своими недобрыми шутками!
– Ты что, совсем умом тронулся?! – разозлился Егоша.
Онох не ответил. Осел на землю и замер без движения, будто умер. Экий притвора! И в кого только такой уродился?! Все Приболотье стонало от его проделок, а с него как с гуся вода!
Егоша отдышался и легонько толкнул Оноха ногой.
– Хорош притворяться. Вставай…
Уткнувшись носом в снег и косясь на родича голубым глазом, тот по-прежнему не шевелился. Присев на корточки рядом с ним, Егоша назидательно вымолвил:
– Шутки шутками, а другой раз ты на меня исподтишка не кидайся. А то ведь и впрямь зашибить могу. Особливо когда дышать нечем…
Парня крепче и сильней Оноха в печище не было, но постращать шкодливого бугая не мешало…
Легкая пороша пробежала по земле, подняла и бросила в лицо Оноха белую крупу – тот стерпел, не шевельнулся.
– Ах, ты притворяться!..
Егоша поддел Оноха ногой, и тяжелое тело отрока лениво перекатилось на бок. К его щеке прилип снег, голубые испуганные глаза почти тупо уставились в небо. Что-то было не так… Еще не понимая что, Егоша наклонился и потряс Оноха за плечо. Голова парня отклонилась набок, прижатая к боку рука съехала, обнажая торчащую из груди костяную рукоять. Егоша знал этот нож. Поначалу он даже удивился – как же это мог его нож очутиться в Оноховом боку? А потом пришло неожиданное прозрение, ударило в голову страшной темной силой.
– Не-е-ет!!!
Закачали голыми ветвями деревья, стихли весенние птицы, укрывая чистый взор за набежавшими облаками, отвернулся ясноликий Хорс. Под разбежавшимися тенями показалось, будто рука Оноха слегка двинулась, светлые ресницы дрогнули. Егоша стиснул пальцы, вгляделся. А вдруг Онох еще жив? Вдруг ему еще можно помочь? Вскочив, Егоша взвалил тяжелое тело родича на спину и побежал к дому. Отчаяние темной пеленой завесило путь, заглушило лесные шорохи. Он не заметил выскользнувших на поляну девчонок-малолеток. Зато они углядели Егошу сразу. И нож приметили. Завизжали пронзительно, метнулись белыми всполохами в лесные заросли. Сквозь шум в ушах Егоша расслышал их крики, остановился. «В печище побежали, – устало подумал он. – Теперь придут люди, помогут…»
Бережно опустив Оноха на землю, он сел рядом, откинулся спиной к рябому стволу старой березы и застонал от сжавшей сердце мучительной вины. Как же не заметил, когда вытянул из-за пояса нож?! Почему не удержался?!
– Мы вышли, а он… – совсем близко раздался сбивающийся девичий голосок. – Страшный такой… В крови весь… Прочь от печища бежал и Оноха в лес тащил… Мертвого.
– Прочь?
В тяжелом мужском рыке Егоша сразу признал голос отца. Хотел было броситься ему навстречу, рассказать все но вокруг затрещали кусты, затопало множество ног. Печищенцы надвинулись, обступили плотным кольцом. Неверящие, растерянные… Смотрели сверху вниз на его слипшиеся от пота и снега волосы, на перемазанные кровью Оноха ладони. И молчали..
Егоша медленно встал, вскинул голову. Толпа ахнула, подалась назад, бабы завопили, пряча лица. Испугались… Но почему? Он же не хотел убивать… Он шагнул навстречу отцу, к плечу которого, доверчиво распахнув яркие синие глаза, жалась худенькая, не по годам маленькая Настена:
– Я не хотел…
– Стой где стоишь, тварь!
Егоша обернулся на крик. За его спиной, грозно натянув лук, замер старший брат Оноха Первак. Тонкая ткань его рубахи пузырилась под легким ветерком, и от этого Первак казался еще мощнее и громадней, чем был на самом деле. Губы его дрожали, по щекам ползли слезы, но уложенная на тетиву стрела глядела прямо в Егошину грудь.
– Стой, убивец! – еще раз повторил Первак. Егоша замер. Меткость Первака была всем известна.
– Я не хотел…
– Куда, говоришь, он Оноха тащил? – негромко спросил отец у румяной, прячущейся за его спину толстушки. Та осторожно высунулась и, бросив взгляд на кровавое, понемногу расплывающееся вокруг мертвеца пятно, поспешно залопотала:
– В лес тащил, в лее…
Егошу будто плетью хлестнули.
– Врет она! – Он было метнулся вперед, но вовремя вспомнил о Перваке и стреле, замершей на его луке. – Врет! Я и место могу показать, где Онох на меня бросился. Там пятна кровавые видны еще! В печище я его нес! Помочь хотел!
– Не вру! – Забыв о страхе, девка выскочила вперед, вперила в оплывшие бока круглые белые кулаки. – Не вру я! В лес тянул! Злодейство скрыть думал!
– Брехунья сопливая! Не было этого!
– Но убил-то ты? – тихо спросил отец. От этого тихого, будто надломленного голоса Егоше вдруг захотелось заплакать. И гнев на девку-пустомелю пропал. Голову потянуло к земле, ощутив неведомую тяжесть, плечи покаянно согнулись.
– Я…
– Гад!
Первака вовремя подтолкнули, и стрела пропела над самым ухом Егоши.
– Расквитаемся еще! Выродок! – дергаясь в крепких руках родичей, отчаянно заорал Первак.
А их становилось все больше. Пришел грозный отец Оноха – Житобуд, возле него пристроилась седая, истертая заботами женщина с отупевшими от горя глазами – мать убитого – и две высокие ладные девки – сестры. Два других брата – Хомуня и Дрозд – стояли чуть в сторонке, прожигали Егошу ненавидящими взглядами.
– Погодите. – Житобуд шагнул в круг и, склонившись над телом Оноха, легко выдернул из раны нож. – Неладно такие дела сгоряча судить. Разобраться надобно. Коли Егоша моего младшенького ненароком зашиб и к печищу его нес, спасти желая, то нет на нем вины. А коли было все не так, я, правду вскрыв, сам его казню, на муки вечные к Кровнику отправлю!
Костяная рукоять будто прилипла к крепким пальцам Житобуда, выпрашивая новой жертвы, лезвие нетерпеливо подрагивало. Егоше стало страшно. До этого мига он твердо верил в справедливость родичей, но теперь вдруг углядел в трясущихся пальцах Житобуда непримиримую, совсем не схожую с его разумными речами ненависть и похолодел от обиды и страха.
