Книга Нефритовый Грааль - Аманда Хемингуэй

— Что случилось? — спросил Натан.

Пес даже не взглянул в его сторону.

Натан не стал успокаивать товарища словами вроде «все в порядке». Он знал: если Гувер что-то чует, значит, на то есть причина. Сколько мальчик себя помнил, они были друзьями, и никогда никто не слышал, чтобы пес рычал на человека или зверя. Свою враждебность он неизменно выражал лаем. Казалось, пес был прирожденной нянькой для детей, из тех, что не станут кусать почтальона, а повстречайся ему в доме грабитель — он вылижет тому лицо, да и дело с концом. Зато Гувер понимал каждое слово — в этом Натан был уверен, как и в том, что пес пустится вслед за ним в любое приключение. Гувер был стар. «Старше меня», — подумал мальчик и впервые в жизни задался вопросом, насколько старше, ведь обычно собаки живут лет одиннадцать.

Незаметно для себя Натан и сам начал отступать, стараясь держаться поближе к Гуверу. Тоже не сводя глаз с ниши.

Впоследствии он никак не мог вспомнить, что возникло первым: свет или голоса. А может, то были и не голоса вовсе, а лишь звуки — тихие нашептывающие звуки, похожие на слова, которых не разобрать, нитевидные призраки давно отзвучавшего шума. Гувер перестал рычать и замер; пасть его была в пене, зубы оскалены. Натан положил руку псу на шею и почувствовал его дрожь.

Мальчик выключил фонарь; теперь друзья неотрывно смотрели на свет — крошечное зеленое пятнышко, что появилось в нише. Либо ниша была на самом деле гораздо глубже, чем думалось Натану, либо свет шел откуда-то извне, из далекой-далекой тьмы. Он медленно разрастался, словно приближаясь, поднимаясь из черной пропасти, и наконец стало ясно, что это ореол, окружающий небольшой предмет.

Шепот усилился, превратившись в хор шипящих бормочущих голосов. Теперь Натан уже смог разобрать слова — вернее, одно-единственное слово, повторяющееся снова и снова. Ему почудилось, что слово это — сангре; правда, голоса звучали невнятно. Бухающие удары сердца отдавались в ребрах. Натан и думать забыл о набитых недавно синяках.

Зеленое сияние заполнило нишу и выплеснулось наружу. Предмет, заключенный в нем, будто парил, а не стоял внутри алькова: чаша или кубок на короткой ножке. Казалось, сосуд был высечен из какого-то зеленоватого камня, отполированного до металлического блеска, или даже из непрозрачного стекла. На поверхности были выгравированы узоры, которые, вероятно, имели некий смысл, хотя каков он, Натан не мог даже предположить. То тут, то там поблескивали драгоценные камни — все до единого зеленые. Мальчик почувствовал, что тянется к чаше — или его к ней тянет; тело будто перестало его слушаться. Теперь Натан смог заглянуть внутрь чаши. Он ожидал, что сосуд пуст, однако тот был наполнен чуть не до краев. В неверном свете жидкость казалась черной, на самом же деле она была красная.

Позади в знак протеста жалобно заскулил пес. Натан потянулся — и чаша медленно поплыла навстречу; невесть откуда возникшее знание говорило ему, что он должен испить из нее. (Лишь тот, кто чист сердцем…) Сосуд был полон крови, и он должен испить… Подобно клубку шепчущих раздвоенными языками змей, раздавались голоса. Сангре, сангре, санграаль.

Колоссальным усилием воли пес заставил себя сбросить чары, прыгнул и вцепился зубами в куртку Натана. Мальчик попятился. Змееподобные голоса распались на трескучие звуки, похожие на радиопомехи в эфире, и наконец затихли, с ворчанием улетучившись. Зеленое свечение погасло.

— Где она? — вскричал Натан.

Едва пес отпустил мальчика, как тот бросился на четвереньки и принялся шарить по полу в поисках чаши. Потом остановился; пелена замешательства слетела с его разума. Мальчик повернулся к Гуверу, который с крайней озабоченностью наблюдал за другом, позабыв махать хвостом.

— Давай-ка выбираться отсюда.

Легче сказать, чем сделать. Неподалеку от дыры, куда провалился Натан, осыпавшаяся земля и лесная подстилка образовали холм; но он был слишком крут, и скользкая почва никак не желала покоряться. Минуло не меньше получаса, прежде чем друзьям удалось вскарабкаться вверх, расширить отверстие и выбраться на свежий воздух.

Натан понятия не имел, сколько времени они провели внизу; последние отблески заката погасли, и лес погрузился в объятия ночи. Мальчик включил фонарик, но тьма не позволяла определить, верна ли выбранная дорога; так что он доверил поиск обратного пути Гуверу. Лишь спустя некоторое время Натан вспомнил, что не приметил никаких ориентиров: сюда он пришел вслепую, когда в глаза било солнце, и провалился во тьму; он даже не понял, каким образом поблизости вдруг оказались деревья. Мальчик повернул было вспять, однако Гувер не последовал: настойчивым отрывистым лаем пес дал понять, что нужно идти с ним. «Я знаю, откуда мы пришли, — размышлял Натан, — а теперь еще в земле осталась эта яма. Ее ни за что не пропустишь. Ладно, идем домой». И они стали взбираться на холм.

На опушке Темного леса, где земля выравнивалась, а деревья становились выше и дружелюбнее, уступая место тропинкам и лужайкам, Гувер резко остановился. Шерсть у него встала дыбом, хотя не ощущалось ни дуновения ветерка. Во взгляде словно промелькнула тень — и вновь он сделался ясным и беззаботным. Пес пустился в путь своей привычной подскакивающей походкой, без той осторожности и целеустремленности, которую выказывал с тех пор, как они выбрались из часовни. Натану было невдомек, что происшествие начисто стерлось из памяти его товарища.

Сам мальчик помнил все — каждую мелочь; но стоило ему попытаться рассказать кому-нибудь о случившемся — будь то Хейзл, мать или Барти, которого он звал дядей, — как язык переставал ворочаться, запирая часовню и ее содержимое внутри его головы, словно тайный проступок, который он не желал скрывать. Иногда они снились Натану; мальчик просыпался под зовущий змеиный шепот, что не смолкал еще несколько секунд, доносясь из углов комнаты: сангре, санграалъ… Однажды во сне Натан поднял чашу и сделал глоток; рот его наполнился кровью, и струящийся по телу пот был красным… а когда он открыл глаза, с облегчением обнаружил, что влага на нем — самый обычный пот.

Он снова и снова уходил на поиски того места, каждый раз с кем-то из друзей, и никому не говорил, что ищет, в глубине души боясь найти. Но казалось, исчезла даже яма, в которую он тогда провалился; и с тех пор солнце ни разу не ослепляло его своим светом; и часовня растворилась в таинственной глубине леса.

Глава первая Беглецы

В сумерках зимнего вечера в начале 1991 года на дороге, что шла через леса в окрестностях Торнхилла, остановился грузовик; из него выбралась молодая женщина.

— Вы уверены? — спросил водитель. — Могу подкинуть вас до Иде.

— Уверена.

Он позволил себе положить руку ей на колено. Не следовало с ним оставаться.

— Здесь редко кто ездит, — объяснял водитель, спуская сумки из кабины — слишком неторопливо, на ее взгляд.

Женщина дотянулась и выхватила чемодан из рук водителя; покачнулась от внезапно навалившейся тяжести. От толчка проснулся малыш, подвешенный в перевязи у нее на шее, — но не заплакал, а уставился на окружающий мир широко раскрытыми глазами. Глаза эти были темными-темными, с такими огромными радужными оболочками, что казалось, белков почти нет, как у ночного зверька. Водитель грузовика не смотрел на ребенка. Он размышлял о том, что женщина выглядит слишком уж молодо для матери: почти девочка, без капли макияжа на круглом беззащитном лице, обрамленном мягким облаком волос; ее кожа была значительно светлее, чем у младенца. Водителю хотелось, чтобы она осталась в машине — по многим причинам, причем некоторые были благородными, а некоторые — не вполне.