Книга Минус Финляндия - Андрей Семенов

За плащ-палатками послышался скрип нар, капризный спросонья женский голос недовольно спросил:

— Ну и кто там еще на ночь глядя? До утра со своей войной подождать не могли?!

— Мы это… — смутился своей бестактности боец. — Мы к ротному. «Языка» взяли.

Снова раздался скрип нар. Это санинструкторша будила командира:

— Сережа, проснись. Тут тебе языка привели.

— Иди ты на хрен со своим языком! — сурово ответствовал юношеский басок. — Дай поспать…

— Да проснись, что ли!.. — не отставала санинструкторша.

Наконец из-под портьеры показались две белых ступни.

Ротный нашарил под нарами сапоги, накинул телогрейку без погон и вышел к пулеметчикам.

Командир роты лейтенант Лизин был «кадровый», то есть не из тех, кого мобилизовали во время войны, а призвали еще до ее начала. Он служил с осени тридцать девятого и справедливо считался одним из самых опытных командиров в полку. Начав службу рядовым красноармейцем, он последовательно прошел все служебные ступеньки до должности комроты, не получив никакого иного образования, кроме курса молодого бойца. И этому было свое объяснение. Командиров не хватало во всех звеньях, кроме Ставки. На Карельский фронт в массовом порядке стали отправлять уроженцев Закавказья и Средней Азии, чтоб возместить колоссальные потери, поэтому командование охотно шло на выдвижение достойных кандидатов в офицеры из солдатской среды при условии их славянского происхождения.

Лейтенанту Лизину шел двадцать четвертый год. Ротой он командовал третий месяц.

— Ну и кого вы мне тут привели?

Лейтенант при тусклом свете лампы рассмотрел залепленного грязью перебежчика, поморщился и приступил к допросу:

— Хенде хох!

Перебежчик без страха и паники смотрел в лицо советского офицера и вызывающе прятал руки за спину.

— Руки вверх, сука фашистская! — рассердился лейтенант и протянул руку к кобуре. — Застрелю!

Пулеметчики потоптались немного и пояснили командиру:

— Так он того, товарищ лейтенант, не может. У него руки связаны.

Стараясь не испачкаться, лейтенант обошел перебежчика и убедился, что руки у него действительно были связаны за спиной.

Внезапно перебежчик открыл рот и произнес на хорошем русском:

— Сообщите в штаб Тридцать второй армии о моем прибытии.

От неожиданности Лизин оторопел настолько, что не понял родного языка.

— Чего? — переспросил он.

— Я приказываю вам сообщить о моем нахождении на вашем КП командующему Тридцать второй армией генерал-лейтенанту Гореленко, члену Военного Совета полковнику Ушакову или начальнику штаба генерал-майору Брагину, — четко и ясно повторил перебежчик.

«Погодите, погодите! — хотелось сказать Лизину. — Давайте разберемся! Вы кто такой?!»

Но вместо этого он сел на лавку и посмотрел на пулеметчиков, будто ожидая, что бойцы ему сейчас все объяснят. Пулеметчики не менее удивленно посмотрели на пленного, потом друг на друга, на самого Лизина, но ответа не дали.

— Прикажите меня развязать, — продолжал командовать перебежчик. — У меня затекли руки. Если опасаетесь за свою жизнь, то поставьте вооруженную охрану.

Лизин приказал, и перебежчика развязали. Но это не внесло ясности в мысли командира роты. Во-первых, номер армии — это военная тайна. Допустим, фашисты могли взять в плен кого-нибудь из наших и от него узнать номер армии. Но фамилии и воинские звания армейского командования тоже были военной тайной. От кого попало фашисты узнать их не могли. А этот гусь мало того, что командует тут как у себя дома, так еще и перечисляет армейское руководство, будто каждый вечер чаи с ним гоняет.

— А ты кто такой? — Лизин наконец задал вопрос, так мучивший его.

— Я не знаю вашего звания, — пленный посмотрел на лейтенанта. — Но делайте то, что вам приказано. За неисполнение — расстрел.

Минуты три в голове лейтенанта нерешительно колыхались Роковые Весы Судьбы. Спокойнее всего было бы сейчас этого пленного расстрелять. Шлеп его — и дело шито-крыто. Но если окажется, что он приказал расстрелять важную птицу, которую расстреливать не следовало, то следом шлепнут и его, лейтенанта Лизина. Об этом пленном кроме него уже знают целых три человека, и если кто-нибудь из них проболтается, а проболтаются они немедленно, как только выйдут из блиндажа, то…

С другой стороны, если он сообщит по команде, что у него на КП находится такой важный человек, то это, несомненно, будет оценено командованием. Даже если окажется, что он зря оторвал от важных дел занятых людей или даже вовсе разбудил их посреди ночи ради пустяка, то всегда можно сослаться на очередной приказ об укреплении бдительности и оказании содействия. В этом случае его всего лишь слегка пожурят, а выслушивать начальственные матюги лейтенанту Лизину было не привыкать. Так же, как и его солдатам, никто не мешал слушать собственные лизинские обороты «по матери».

Поколебавшись, лейтенант решил перепрыгнуть через голову. Покрутив ручку телефонного аппарата, он назвал не батальонный, а полковой позывной.

— «Валун», дайте «Лишайник». «Лишайник», я — «Сосна-два». У меня пленный на КП. Так точно, часы на руке есть… Смотрю, — Лизин действительно поднес к глазам левую руку и посмотрел на часы. — Так точно, и на моих два тридцать две, — подтвердил лейтенант, обрадованный таким совпадением. — Куда мне идти? Куда?.. А не пошли бы вы сами туда, товарищ капитан?! Вы на меня не орите! Я бы не стал беспокоить, и про субординацию мне известно, но этот пленный такое говорит, что… Похож на власовца… Я думаю, что не ниже полковника. Есть подождать пять минут.

Лейтенант прикрыл мембрану трубки ладонью и доверительно сообщил пулеметчикам:

— С дивизией соединяют. Со Смершем.

Через пять минут действительно соединили, и Лизин продолжил разговор:

— Командир второй роты лейтенант Лизин. Так точно. Сегодня в два ноль-ноль привели на КП роты. При нем рюкзак. Не обыскивали. Есть обыскать и доложить.

Командир роты, не кладя трубку на место, сделал глазами знак пулеметчикам, но пленный, не дожидаясь начала обыска, сам подошел к столу и положил на него тонкую книжечку в твердом переплете.

Лизин раскрыл книжечку и продолжил в трубку:

— Так точно, при нем. Паспорт или аусвайс — хрен разберешь. Не по-нашему написано. Есть! Читаю. «Тими», «Ниеми»… Дальше неразборчиво.

— Тиму Неминен, — подсказал пленный.

— А! Тиму Неминен, товарищ майор. Так точно, раскололся. Мы и не таким зубрам языки развязывали. Никак нет, оружия не обнаружено. Еще рюкзак при нем. Есть узнать содержимое.

Радостную ретивость ротного погасил пленный:

— Любой, кто развяжет тесемки на рюкзаке, будет расстрелян! — чтоб лейтенанту стало понятнее, Тиму Неминен уточнил: — Я не шучу. Под расстрел пойдете вы, эти двое и ваша женщина.