Книга Кремлевские призраки - Игорь Харичев

– Мне известно многое, – в тот же момент раздался тяжелый голос. – Прими это как данность. Что ты думаешь про Кремль?

Мне по необъяснимой причине захотелось сказать ему то, о чем я ни с кем не говорил: о страхе.

В прежние годы я долго думал над тем, что является главной чертой нашего народа? Тяга к общинности, к коллективизму? Русский «авось»? Нежелание брать на себя ответственность? Неумение кропотливо трудиться? Патологическая лень? Любовь к вранью? Все это присутствует. Но что главное? Позже я понял: главное – страх. Он – то глубинное, что держало нас в прошлом, что держит сейчас, что определяет душу народа. Страх, который проявляется по-разному, но он есть. Он присутствует в нашей жизни как неизбежность, как основа. Помню, как боялись мои родители одной возможности того, что о них не так подумают, заподозрят в нелояльности, в наличии злого умысла. Это было вечной пыткой.

Страх отнял у меня Марину Женщина, которая любила меня, которая связала со мной свою жизнь, ушла навсегда восемь лет назад.

В тот день моя жена сказала: «Я не могу жить с религиозным фанатиком. Я должна быть уверена в будущем моих детей». Странно было в очередной раз услышать такое. «Ты утрируешь. Никакой я не фанатик. Всего лишь хожу в церковь и люблю читать Библию». «Ты должен отказаться от этого. Ты знаешь, в какой стране мы живем. У меня будут проблемы в редакции. Ты должен отказаться». Она очень дорожила своей работой в «Правде», главной тогда газете страны, рассчитывала на повышение. «Не могу», – сказал я. На следующий день она перебралась к родителям, а через месяц меня вызвали в ЗАГС. Жена требовала развода. Я не стал сопротивляться, хотя по-прежнему любил ее. Нас развели. Потом я видел ее статьи в газете. Она была хорошим журналистом. Вскоре ей дали отдел. Но в августе девяносто первого все рухнуло. «Правда» перестала котироваться. Марина куда-то исчезла. И только через год я увидел ее фамилию в демократической газете. Потом я узнал, что она замужем за богатым предпринимателем, родила дочь.

Я вновь подумал о страхе после того, как начал работать в Кремле. Я вдруг осознал, что именно здесь особая концентрация страха, здесь его царство, здесь центр, откуда страх растекается по необъятной стране, заползая в самые отдаленные уголки, настигая людей.

Об этом захотел рассказать я странному человеку, сидевшему напротив.

– Здесь все пропитано страхом, – выговорил я. – Тем, который в прежние времена обволакивал каждого, даже Берию, даже всесильного Отца народов. Он еще жив, этот страх, еще втекает в души и сердца. Я сразу ощутил его присутствие, появившись в Кремле. Можно различить его оттенки: страх потерять власть, страх перед заговором, выстрелом в спину, страх ареста, страх потери всего, страх перед пытками, страх за близких, страх смерти. На него наслаивается страх того, что предадут, обойдут, оттеснят, страх, что будут преследовать, что посадят, размажут по стенке. А за всем этим – первобытный страх перед неизвестностью, перед будущим, перед всем и вся.

Сдержанная усмешка будто нехотя тронула его скуластое лицо.

– Ты угадал. Страх чаще всего является движущей силой. И он столь же многообразен, как этот мир. Но что ты сам знаешь о страхе? Ты не слишком знаком с этим чувством. – Человек, сидевший напротив, неотрывно смотрел на меня строгими глазами. – Тебе надо самому познать настоящий страх.

Что-то случилось. В долю секунды я оказался в другом месте. Это была даже не дорога – широкая тропа, утоптанная многими и многими ногами. Она вела вверх, на высокий холм, к той его части, на которой росло более всего деревьев. Люди вокруг, одетые в странные одежды, напоминавшие балахоны, бородатые, с заросшими головами, смиренно шли за человеком, чьи длинные волосы падали на плечи.

Я не мог понять, где я, куда направляюсь вместе с этими совсем незнакомыми мне людьми. Я посмотрел вниз – на мне были такие же ниспадающие одежды, как и на всех остальных; на перевязи висел короткий меч. Мои ноги, обутые в странные сандалии, попирали пыльную тропу.

Где я? Как сюда попал? Кто эти люди? Не было ответа. Я решил не подавать виду, что пребываю в растерянности, разобраться, где нахожусь и что происходит?

Спокойное солнце как бы нехотя роняло свой свет, день выдался аккуратный. Местность не отличалась обилием растительности. Пустынный южный пейзаж, прерываемый редкими островками деревьев, растекался по окружающему пространству. Слева тянулся длинный неглубокий овраг, по дну которого серебрилась убогая речушка. За оврагом поднимались постройки, явно старинные, с плоскими крышами, сложенные из камня. Самое большое здание напоминало тюрьму или склад.

Мы приближались к верхушке холма, щедро укрытой зеленью. И вдруг тот, кто шел впереди, остановился, повернулся ко мне и другим, кто шел следом. У него было вытянутое лицо, украшенное густой бородой, темные глаза смотрели бесстрастно.

Я и другие, шедшие рядом, сгрудились перед ним. Дождавшись, когда все остановятся, он проговорил: «Все вы соблазнитесь о Мне в эту ночь, ибо написано: «Поражу пастыря, и рассеются овцы стада». – Приятный баритон ласкал ухо. – По воскресении же Моем предварю вас в Галилее».

Каким-то странным образом я понял, где и когда нахожусь, и что именно должен сказать в ответ. Я произнес эти слова: «Если и все соблазнятся о Тебе, я никогда не соблазнюсь».

Он посмотрел на меня спокойными, задумчивыми глазами, в них не было и намека на осуждение: «Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде, нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня».

Я не мог в это поверить. Я боялся того, что услышал.

Трудно было смолчать. «Хотя бы надлежало мне и умереть с Тобою, не отрекусь от Тебя».

Подобное говорили все, стоявшие рядом. «Не отрекусь». «Я не отрекусь», – перемешивались голоса.

Он промолчал. Он вовсе не осуждал нас – я видел это. Повернувшись, он пошел дальше. Теперь я знал, куда мы направлялись – в Гефсиманский сад.

Вскоре невысокие деревья приняли нас под свой кров. Мы остановились. «Посидите тут, – сказал Он, – пока я пойду, помолюсь там. Ты, Петр, пойдешь со мной. И оба сына Зеведеевых».

Он двинулся вглубь сада, Его движения были исполнены достоинства. Я, Иаков, Иоанн пошли следом. Через некоторое время Он повернулся к нам. «Душа моя скорбит смертельно; – сказал Он. – Побудьте здесь и бодрствуйте со мною».

И, отойдя немного, Он припал к большому камню, молился и говорил: «Отче мой! Если возможно, да минует меня чаша сия. Впрочем, не как я хочу, но как Ты».

Следя за Ним, я присел; Иаков, Иоанн – тоже. Тут веки мои сделались невыносимо тяжелы. Сам не знаю, как, но я заснул. Разбудил меня Голос: «Что вы спите? Так ли не могли вы один час бодрствовать со мною? – Я понял, что сыновья Зеведеевы тоже не смогли побороть сон. – Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение: дух бодр, плоть же немощна».

Отойдя в другой раз, Он вновь молился, говоря: «Отче мой! Если не может чаша сия миновать меня, чтобы мне не пить ее, да будет воля Твоя».