Книга Век-волкодав - Андрей Валентинов

Бывший замкомэск вновь окинула взглядом близкую трибуну, покачала головой. Нет, ничего еще не кончено. Красивые слова над гробом едва скрывают горькую правду. «Наша Красная Армия» вовсе не наша, а Председателя Революционного военного Совета товарища Троцкого. Кому отойдет наследство? А десятки, — нет, сотни тысяч! — молодых партийцев, вступивших в РКП(б) на фронте? Кого поддержит бывшая гвардия Льва? Сейчас они все здесь, на одной трибуне — Ким и Сталин, Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков. А что будет завтра?

Безумный Вождь наш болезнью свален,

Из жизни выбыл, ушел из круга.

Бухарин, Троцкий, Зиновьев, Сталин,

Вали друг друга!

Одного уже свалили… Кто следующий?

— …Громадным утёсом стоит наша страна, окружённая океаном буржуазных государств. Волны за волнами катятся на неё, грозя затопить и размыть. А утёс всё держится непоколебимо. В чём её сила? Не только в том, что страна наша держится на союзе рабочих и крестьян, что она олицетворяет союз свободных национальностей, что её защищает могучая рука Красной Армии и Красного Флота. Сила нашей страны, её крепость, её прочность состоит в том, что она имеет глубокое сочувствие и нерушимую поддержку в сердцах рабочих и крестьян всего мира…

Ольга не выдержала — поморщилась. Интересно, кто речь писал? Уж точно не сам товарищ Ким, любитель трубок предпочитает выражаться просто, без лишней поэзии. Вспомнилось, как начальник, получив обратно текст с ее правками, бегло проглядел, взглянул вопросительно, словно и сам был не слишком уверен. Зотова спорить не стала. Все вроде на месте: и про партию, и про единство, и про международный пролетариат. Пусть себе! Будет что в учебники вставить — между рассказами про очередного съеденного Скорпиона.

— …Уходя от нас, товарищ Троцкий завещал нам верность принципам Коммунистического Интернационала. Клянемся тебе, товарищ Троцкий, что мы не пощадим своей жизни для того, чтобы укреплять и расширять союз трудящихся всего мира…

Пора было уходить. Ольга нащупала в кармане серебряную луковицу часов, достала, щелкнула крышкой. Десять минут на то, чтобы выбраться из толпы, столько же — дойти до входа в Исторический музей, где расположилась временная комендатура. Еще четверть часа на всякие формальности: получить, расписаться, спрятать полученное понадежнее… Авто будет ждать у Александровского сада сразу за внешним оцеплением.

Бывший замкомэск проверила на месте ли пропуск.

Время!

Уже уходя, девушка спиной почуяла чей-то внимательный взгляд. Оборачиваться не стала, лишь плечом дернула. Пусть себе! Товарищ Троцкий умер, что, конечно, очень печально… Но пусть мертвые хоронят своих мертвецов!

2

Товарищ Москвин, проводив Ольгу взглядом, поправил жесткий воротник полушубка, хмыкнул беззвучно. Непартийно выходит, товарищ Зотова, не по-большевицки! Даже не соизволила досмотреть, как мертвого Льва землицей мерзлой засыплют. Надо бы в первичке вопрос поставить, на очередной партийной чистке вспомнить…

Леонид подивился собственной кровожадности и вдруг понял, что очень хочет курить. Нераспечатанная пачка «Марса» ждала в кармане, но достать ее было никак невозможно. Вокруг все свои, трижды проверенные, у каждого глаз-алмаз. И не то плохо, что запомнят и в рапортах пропишут. Нельзя! Он, Москвин Леонид Семенович, теперь не абы кто, а начальник.

Начальничек…

Бывший старший оперуполномоченный, вздохнув горько, тронул пальцами пачку, вынул руку из кармана, варежку надел. «Ох, начальник, ты, начальничек, отпусти на волю». Права ты, Мурка, Маруся Климова — не для него такая служба. Рвать отсюда, рвать, самое время! Не то оглянуться не успеешь, и привычный кабинет с телефоном обернется расстрельной камерой — тоже привычной. Пока что молнии бьют по вершинам. В самом конце декабря — Дзержинский, теперь — Троцкий. Но это пока…

«Ой, гроб несут да и коня ведут. Но никто слезы не проронит. А молодая, ох молодая комсомолочка жульмана хоронит…»

Песня прицепилась со вчерашнего вечера, всплыв откуда-то из глубин памяти. Вроде бы слыхал ее чекист Пантёлкин в питерском домзаке, куда угодил аккурат после увольнения. Удивился еще: странное что-то шпана поет. После уже узнал, что комсомолку да жульмана в старую песню вставили, казацкую, чуть ли позапрошлого века. Но все равно, невесело выходит.

Течет, течет речка да по песочку,

Моет, моет золотишко.

А молодой жульман, ох, молодой жульман

Заработал вышку.

* * *

Приказ не покидать Главную Крепость товарищ Москвин выслушал без особых эмоций, твердо решив в дела похоронные не вмешиваться. У Льва верных шакалов — целая стая, пусть они и бегают, преданность напоследок кажут. Хватало дел иных. Ким Петрович определил Леонида в группу ЦК, следящую за порядком в Столице. Работа не слишком трудная: сотрудники сидят за телефонами, его же дело — бумаги в папку подшивать да начальству три раза в день перезванивать. Проскучав за столом первый день, бывший чекист рассудил, что можно особо не волноваться. Волна идет стороной…

Успокоился — и зря.

Ему позвонили под утро — незнакомый голос, хриплый то ли от простуды, то ли от бессонной ночи. Руководителя группы Техсектора ЦК вызывал товарищ Каменев. Самое время было удивляться. Вся Столица вверх дном, только вчера прибыл траурный поезд, днем начнется прощание в Колонном зале Дома Советов, со всех городов спешат делегации… Какое дело может быть у члена Политбюро к рядовому сотруднику?

Бывший старший оперуполномоченный удивляться не стал. Уложил бумаги в сейф, проверил спрятанный в рукаве пистолет, подумал и, сняв пиджак, отвязал резинку. «Эсерик» не для такого случая. Охрана у Льва Борисовича на уровне, обнаружат — неприятностей не оберешься.

В приемную товарища Каменева набилась целая толпа, и Леонид перевел дух. Могли и просто вызвать, для отчета о делах в Столице, скажем. Сводку он прихватил и мог с чистым сердцем сообщить, что количество происшествий значительно ниже, чем в обычное время, бойцы товарища Муралова, начальника Столичного военного округа, службу несут исправно, обеспечение же полевыми кухнями будет налажено к полудню сегодняшнего дня.

Сводка не понадобилась. Бывший чекист понял это, даже не переступив порога. В кабинет его вызвали не одного, что сразу заинтриговало. Этого парня он не знал, хотя и видел мельком пару раз в коридорах Сенатского корпуса. Леонид еще успел прикинуть, что такого на дело не пошлешь — заметен больно. Годами его постарше, широкоплеч, словно волжский амбал, голова до синевы брита, брови белые, легким пушком. Глаза же серые, будто шляпки от гвоздей. Не человек, а ходячая особая примета.

— Заходите, товарищи, заходите!..

Голос Льва Борисовича Каменева звучал устало, даже стекла очков потухли, перестав отражать неяркий зимний свет. Председатель Политбюро попытался привстать, встречая гостей, правда, без особого успеха. Приподнялся с немалым трудом, да и рухнул обратно на стул. Товарищ Москвин мысленно посочувствовал хозяину кабинета. Поди, намаялся за это время. Не каждый день Льву Льва хоронить приходится!..