Книга "Гроза" в зените - Антон Первушин

И этот роман Мэл проглотил за один вечер, и он ему показался еще более впечатляющим, чем предыдущий. Прежде всего порадовала новая встреча с капитаном Немо и его «Наутилусом». Завораживал и образ дикого необитаемого острова, на котором группа американцев пытается наладить жизнь, сделав ее комфортной и современной. Мэл удивлялся, почему эту книгу не переиздают: раз уж один раз напечатали, то могли бы и дальше печатать. Аргументы Марии Ивановны в данном случае не действовали. Мало ли что такого острова не существует в действительности, мало ли что инженера Сайреса Смита и его друзей писатель выдумал ― разве это принципиально? Наверняка есть где-то в Мировом океане и необитаемые острова, есть и умелые инженеры, способные построить гидроэлектростанцию хоть в пустыне, а значит, теоретически описываемая ситуация могла произойти в действительности. А кроме того, в романе имеется очень поучительный момент: автор доказал, что человеческий разум никогда не смирится с трудностями, обойдет любые препятствия и подчинит себе природу, поставив на службу ее законы. Это куда важнее всех приключений мушкетеров вместе взятых.

И еще одно взволновало Скворешникова. Инженер Смит и его друзья попали на остров, прилетев туда на воздушном шаре. Мэл озадачился. Либо Жюль Верн совсем заврался, либо люди могут летать. О возможности такого полета он спросил у школьного физика ― Георгия Петровича, бывшего мотострелка и ветерана войны, которого ученики в обычной жизни побаивались. «Хех, ― сказал Георгий Петрович. ― Интересные вопросы задаешь. Ценю! Учебник открывать пробовал?» Скворешников не любил учебники, предпочитая запоминать материал по объяснениям учителей, но признаться в этом не решился. «Приложение полистай, ― посоветовал Георгий Петрович. ― Там есть про твои воздушные шары. А если вкратце, если смотреть физически, то всё очень просто. Батискафы знаешь? Огюст Пикар? “Триест”? Ага, знаешь. Ну вот. Поплавок батискафа заполняют бензином, а бензин легче воды, его вода выталкивает. А чтобы погружаться, используют бункеры с чугунной дробью. Вот смотри. Чуть выпустил бензин, погрузился. Чуть высыпал дробь, подвсплыл. Физика понятна? Вижу, понятна. Так и с воздушными шарами. Горячий воздух легче холодного. Всегда поднимается вверх. Если взять шар и внутри него воздух подогреть, то он поднимется вверх, а если горелку выключить, то опустится вниз. Еще мешки с песком подвешивают. Если шар начнет быстро снижаться, их можно сбросить, как дробь на батискафе. Всё очень просто». Мэл выслушал с полным вниманием, а потом поинтересовался, почему же тогда люди не используют воздушные шары для полетов. Георгий Петрович поскучнел. «Отсталая технология, ― сообщил он. ― Высоко подняться нельзя, там опасно, а понизу зачем? Всё, что надо, по железной дороге доставят». Скворешникова словно кто-то подтолкнул: но почему опасно? «Хех, ― сказал Георгий Петрович. ― По кочану. Если смотреть физически, то смотреть надо на Солнце. Оно, знаешь, не только нас греет, но и облучает. Здесь-то мы под защитой атмосферы, а на высоте такое убийственное излучение. Кожа буквально сохнет и горит. В тридцатые пробовали в стратосферу подниматься. Настоящие герои. Пожгло всех. С тех пор и не летают. Но про это тебе на биологии расскажут. Тут физика сбоку».

Георгий Петрович почти убедил Мэла. Но согласиться с ним, что воздушные шары устарели, не мог. В глубинах океана тоже страшные условия: огромные давления, температура чуть выше нуля, да и водой человек дышать не может ― но ведь научились же строить и глубоководные батискафы, и огромные подводные крейсеры, и малые субмарины для акванавтов, и подводные танки, и подводные города. Десятки тысяч людей живут и трудятся под водой. Ведь сумели же обойти препятствия, установленные природой! Воображение подростка, подстегнутое прямой аналогией, которую предложил школьный физик, сравнив воздушный шар с батискафом Огюста Пикара, разыгралось. Ему представлялся уже огромный резиновый шар с подвешенной под ним стальной гондолой. В гондоле сидели отважные покорители высот в громоздких глубоководных костюмах с баллонами ― прочная сталь гондолы и костюмы должны были защитить их от ужасов высот так же, как защищают от суровых условий глубин. Десятки горелок, работающих на газе, запасенном в баллонах, начинают нагревать шар. Он поднимается вверх ― всё выше и выше, выше клиньев перелетных птиц, а потом… Мэл не знал, что будет потом. И задумался. У океана имеется дно, но у атмосферы нет дна. Физик еще в прошлом году рассказывал, что атмосфера ― это только тонкая оболочка, за ней находится бесконечная пустота. В этой пустоте горят звезды и плывут по установленным законами небесной механики планеты и астероиды. Возможно, на некоторых планетах есть атмосфера, вода, океаны, жизнь. Воздушный шар, оторвавшись от Земли, сможет перелетать между планетами, и тогда отважные покорители высот познакомятся с обитателями иных миров.

Последняя мысль так ошеломила Мэла, что он решил ее немедленно записать, чтобы потом не забыть по нечаянности. Не дойдя до дома, он уселся на деревянную скамейку, стоявшую в сквере на пересечении улиц Кирова и Марата, вытащил из портфеля толстую тетрадь и шариковую ручку.

Эта тетрадь на девяносто шесть листов, в клеточку, с твердой черной обложкой появилась у Скворешникова совсем недавно. И Мэл даже сказать не мог, откуда она взялась. То ли мать с работы принесла и забыла на столе, а он утащил машинально; то ли он сам ее купил с непонятными целями, когда прошлой осенью приобретал школьные принадлежности, а потом забегался и забыл. Но тетрадка всплыла, чистые листы поманили, и Скворешников стал брать ее в школу. Иногда, слушая урок, он доставал ее, чтобы порисовать «чертиков», была такая привычка. Правда, далеко не все учителя одобрительно отнеслись к появлению «левой» тетрадки, полагая, что она отвлекает Мэла, и тетрадку приходилось прятать. Но в сквере придираться было некому, и Скворешников спокойно разложил ее, пролистав изрисованные страницы. На последней из них он обнаружил вольное изображение «Наутилуса». Длинный хищный корпус с выступающей, словно акулий плавник, рубкой. Луч прожектора, рассекающий непроницаемую темноту глубин. Ряд иллюминаторов. Турбулентный след, оставляемый винтами. Подводные гады вокруг ― морские звезды, спруты, змеи. Картинка была нарисована так, что Скворешников понял: вместо океана можно изобразить космос. Вот здесь подрисовать к морским звездам лучики, здесь добавить хаотических точек, и спрут предстанет далекой туманностью, а несколько резких штрихов превратят гигантского змея в астероид. Тогда «Наутилус» мог стать гондолой, и к нему оставалось только добавить еще более огромный шар, что Мэл без особого труда и проделал.

Получилось осмысленно. Полюбовавшись на результат, Скворешников перелистнул страницу и записал: «Физика говорит, что полет в небо возможен. Он подобен подъему батискафа со дна океана. В этом случае дно океана ― это наша Земля. Если построить такой небесный батискаф, он сможет летать между планетами. Земля будет выглядеть как глобус. Наверное, жители других планет видят ее такой. Вот они удивятся, когда мы прилетим к ним и скажем, что их планеты кажутся нам маленькими звездочками на небосклоне».

В те дни Мэл очень радовался, полагая, что сделал великое открытие. Однако вскоре его ждало столь же великое разочарование.