Книга Героями не рождаются - Владимир Воронов

В больнице мне сказали, что прежде, чем обращаться к ним, следует принести направление на прохождение медкомиссии из военкомата, так как сейчас я еще числюсь за МО РФ. Военком объяснил, что я должен принести справку о постоянной регистрации из паспортного стола, что в управляющей компании, к которой относится бывшая моя квартира. И меня немедленно поставят на учет. Все остальное – не их проблемы. Домоуправление сообщило, что меня вычеркнули из списков и сняли с учета как умершего, на основании официальных документов. И отправили к чиновникам, переславшим эти самые документы.

Все должно быть по закону, вежливо объясняли мне чиновники. Вы пишете заявление в письменном виде, указываете наименование получателя, адрес местожительства (которого у меня и нет) отправителя, и в течение 30 (тридцати) календарных дней получаете ответ, куда вам следует обратиться для решения этой проблемы. А сейчас идите, не отвлекайте нас. Вы нам мешаете работать, вы это понимаете или нет? Через несколько минут разговора, измученный болью в ноге и бесконечными хождениями по всевозможным учреждениям, я не выдержал и перешел на «великий и могучий». Слово за слово, мордой по столу…

Очнулся я в медблоке следственного изолятора, куда попал после тесного общения с поднявшимся на крики и шум драки нарядом милиции. Дядя Слава, он же – следователь прокуратуры Наро-Фоминского района Михайлов Вячеслав Петрович, отец Ленки-отличницы, с которой я встречался, пока та не поступила в МЮИ, ознакомил меня с бумагами, из которых вытекали следующие факты:

1. Против меня возбу́ждено уголовное дело по статье… УК РФ за нападение на чиновника, сиречь – государева человека.

2. Против меня возбу́ждено уголовное дело по статье… УК РФ за нападение на работников правоохранительных органов при исполнении ими служебных обязанностей.

3. Ввиду моей опасности для общества мерой пресечения до момента суда избрано заключение под стражу.

В частной беседе мне также было сказано, что совершенно незаконная передача квартиры была произведена по решению, ни много ни мало, племянника «Самого» (рука тычет куда-то вверх). И перерешить этот вопрос – невозможно, так как в этом случае авторитет «Самого» упадет ниже плинтуса. И выдать мне жилье взамен отобранного – тоже невозможно, ибо нет в городе свободной жилплощади. А оставить все так, как оно есть, – я ведь, неугомонный, продолжу свою беготню по инстанциям, добьюсь возбу́ждения уголовного дела по факту… И тогда придется сажать уже племянника. А это – родная кровь как-никак.

Совесть у племянника есть. Ко мне, убогому, он претензий не имеет. А посему, вместо банального убийства с имитацией моей смерти от естественных причин, для устранения проблемы в моем лице решено воспользоваться Законом. Так что ближайшие три года я проведу на полном гособеспечении. Положительной стороной всего этого было то, что уже сейчас признана моя принадлежность к миру живых (ну нельзя же осудить покойника), а после выхода «на свободу – с чистой совестью» у меня на руках будет некоторый комплект документов, позволяющий начать жизнь заново.

Осознавая, что если не принять правила игры с Системой, то «гуманное» решение создаваемого самим фактом моего существования затруднения можно заменить и на более быстрое и эффективное, я решил согласиться с грядущим приговором. Ибо сказано умными людьми: нет человека – нет и проблемы. А о своей невиновности – никому не заявлять и не орать всем и каждому о нарушении загадочных «прав человека». Все равно никто, кроме сокамерников, не услышит. А они мне просто не поверят. Сами такие же истории рассказывают регулярно всем, кто согласен их слушать.

О произволе правоохранительных органов, в лучших традициях тоталитарного прошлого выбивших из них признание и теперь «шьющих» им срок за преступления, которых они не совершали. Да о роковом стечении обстоятельств, из-за которого именно этого конкретно в натуре кристально честного человека и абсолютно законопослушного гражданина совершенно незаконно отправили за решетку, выгораживая настоящего преступника, у которого имеются влиятельные родственники и хорошие связи.

Вот так началась моя жизнь в качестве подследственного. Еще в казарме, с подачи сослуживцев, мне пришлось максимально тщательно изучить правила поведения в местах, не столь отдаленных. Стараниями однополчан, как успевших полностью отбыть свой срок перед призывом «в ряды Вооруженных сил Российской Федерации», так и принявших присягу, чтобы не попасть в тюрьму, наша часть стала тем еще гадюшником. А взаимоотношения между военнослужащими срочной службы строились по правилам, имеющим очень мало общего с Уставом. Так что косяков в камере я не порол. Сокамерная шпана, поняв, что взять с калеки нечего (ценного – ничего нет, передачи мне носить было некому, а от вида солдатской формы третьего срока кривились даже бомжи), просто не замечала меня.

Два раза в неделю происходили вызовы к следователю, который задавал одни и те же дурацкие вопросы и, получив на них одинаковые ответы, старательно заполнял какие-то бумаги. Через день – в медблок на процедуры. Особой пользы от них для себя я не наблюдал. Справедливости ради, особого вреда – тоже. Иногда появлялся назначенный мне адвокатом старшекурсник юридического (нет бы пожрать чего принес!), набиравший часы практики.

Следствие по моему делу продвигалось не просто быстро, а стремительно. За какой-то месяц были собраны все необходимые бумаги, опрошены свидетели, пройдены всевозможные бюрократические процедуры. Папка с материалами по моему делу растолстела и приобрела солидный вид. И вот на прошлой неделе, в ознаменование очередного месячника борьбы с преступностью и коррупцией, вся эта макулатура была передана в суд.

Начался завершающий этап спектакля по имени «правосудие». Роль свою я выучил хорошо, остальные участники шоу тоже внимательно прочитали сценарий, поэтому процесс шел без запинок. На первом заседании я решительно отказался признавать свою вину, предоставив работникам органов возможность доказать, что они не зря ели свой хлеб и могут предоставить суду исчерпывающие доказательства совершения вменяемых мне преступлений именно мною. На аккуратно сформулированные судьей вопросы свидетели и я давали столь же тщательно сформулированные ответы. Некоторые моменты (например, состояние здоровья подсудимого и причина драки) аккуратно обходились. Интересно, что все, от адвоката до конвоиров, уже к первому заседанию знали приговор: три года общего режима.

– Подсудимый! Я к вам обращаюсь! – Голос судьи вырвал меня из раздумий. А сейчас ей чего еще надо?

– Подсудимый! Встаньте! Своим поведением вы выражаете неуважение к суду! – а на х… мне его уважать? Тем более что вставать с моим коленом – то еще удовольствие. Вон, конвой под руки водит.

– Подсудимый! Встаньте! Вам предоставляется последнее слово! – У нее что, месячные? Чего орать-то.

– ПОДСУДИМЫЙ! – И тут во мне что-то переклинило. Накатила тупая, не рассуждающая злоба, жажда добраться до этой…, походя ломающей мою судьбу, сменила обычное в последний месяц мое состояние «Ну и х… с ним».

– Кончай балаган, нах. Невиновному срок давать – не по понятиям!