Книга Итальянская свадьба - Ники Пеллегрино

— Доброе утро, мама. Как ты сегодня себя чувствуешь?

Пьета захлопнула кухонную дверь и устремилась прямо к кофейнику.

— Не очень хорошо, но и не очень плохо.

— Хочешь кофе?

— Нет, нет, по утрам я могу пить только чай, и ты это прекрасно знаешь. — Кэтрин с возмущением ткнула пальцем в серпантин из полосок теста, густо покрывавший стол. — Я вообще не представляю, где тебе сесть. Ты только полюбуйся на это!

— Все в порядке. — Пьета пожала плечами. — Мне вполне хватит кофе и сигареты. Я могу устроиться на заднем крыльце.

— Курит, вечно она курит, — простонала Кэтрин. — Когда ты наконец бросишь? Твоя сестра не курит. Я вообще не понимаю, с чего ты вдруг к этому пристрастилась.

Каждое утро одна и та же история. Мама всегда поднималась с постели первой, усаживалась на кухне с газетой и, пока ее хлопья пропитывались молоком, просматривала новости, с наслаждением задерживаясь на плохих. Пьета неизменно заставала ее за кухонным столом: губы сморщены, словно она съела что-то горькое. Часто она вслух зачитывала особенно возмутившую ее заметку.

Если Адолората работала в ресторане допоздна, она обычно приходила, чтобы составить Пьете компанию на ступеньках крыльца: глотнуть кофе или тайком затянуться ее сигаретой, прежде чем отправиться обратно в постель, чтобы немного вздремнуть.

И только когда вставал их папа Беппи, весь дом пробуждался по-настоящему. Будучи в хорошем настроении, он врывался на кухню, резко распахнув дверь, небрежно сметал со стола женину тарелку с недоеденными хлопьями, с грохотом ставил ее в мойку и шумно наливал себе кофе, не переставая громко кричать: «Доброе утро, моя прекрасная Катерина, доброе утро, Пьета. Опять ты там куришь? Будь хорошей девочкой, заходи в дом и позавтракай как следует, прежде чем идти на работу».

Но все бывало совсем по-другому, когда папа вставал не с той ноги. Тогда он бродил по кухне, зажав себе нос большим и указательным пальцами, и громко стонал.

Но сегодня утром Пьета в одиночестве сидела на ступеньках крыльца, потягивая кофе, окидывая взглядом небольшой садик, где папа разбил огород, и слушая, как мать листает газету.

Где-то в отдалении слышался невнятный гул лондонских улиц, но Пьета едва обращала внимание на этот звуковой фон. Она родилась здесь, в закоулках Клеркенвелла[3], в этом высоком доме, и прожила здесь всю жизнь. И теперь, сидя на своих любимых ступеньках, прикрыв глаза и ощущая на лице лучи утреннего солнца, она слышала только то, что хотела слышать, — пение птиц в церковном саду напротив, крики детей на крошечной игровой площадке. Этот обнесенный высокими стенами садик, каждый дюйм которого был тщательно возделан и ухожен, казался ей самым безопасным местом на свете. Но она не могла сидеть здесь все утро. Еще одна чашка кофе, еще одна, последняя, сигарета — и настанет время идти. И, как обычно, ее охватил ужас при мысли, что впереди еще целый день.

— Что-то случилось? Ты сегодня какая-то бледная, Пьета.

Ее глаза вмиг открылись. Перед ней стояла Адолората, как обычно склонившись и протягивая руку за сигаретой, чтобы сделать жадную затяжку.

— Ничего не случилось. — Пьета подвинулась, и сестра плюхнулась рядом с ней. — Я просто думала кое о чем, вот и все.

— Ты хотела сказать: беспокоилась о чем-то.

Адолората отлила кофе в чашку Пьеты из своей и в последний раз не без сожаления затянулась, прежде чем вернуть ей сигарету.

Две девушки совсем не походили на родных сестер. Адолората представляла собой точную копию отца: сплошные плавные линии и копна кудрявых непослушных волос, круглые щечки и небольшие карие глаза. У Пьеты глаза были светлее, волосы — темнее, она носила аккуратную короткую стрижку с густой челкой до бровей. По темпераменту они были столь же несхожи, и все-таки, хотя они и соперничали друг с другом всю свою сознательную жизнь, всегда оставались лучшими на свете подругами.

— Ты сегодня работаешь? — Пьета бросила окурок на цементную дорожку и погасила его носком тапочки.

— М-м, да, и сегодня мне надо прийти достаточно рано. Я хочу попробовать кое-что новенькое. Я подумала об орекьетте[4]с брокколи и луком-пореем, тушенными в курином бульоне, с кусочком постной свиной грудинки; может, еще приправить их чили и капелькой лимонного сока. — Она почти размечталась, описывая свое новое изобретение. — Почему бы тебе не прийти в ресторан пообедать? Я тебе сама приготовлю.

— Может быть. Посмотрим, удастся ли мне выкроить время.

— В любом случае на полчасика ты могла бы заглянуть. Он не вправе рассчитывать, что ты станешь работать без перерыва. Даже он обязан понимать, что тебе хоть иногда нужно есть.

— Сегодня у нас весь день невесты, одни придут на примерку, другие — обсудить будущее платье. Мне надо присутствовать.

Адолората многозначительно округлила глаза:

— Если честно, я не знаю, зачем тебе это надо. Он крадет твои идеи, ждет, что ты будешь торчать в салоне весь день напролет, да еще заставляет тебя выполнять за него всю работу.

— Знаю, знаю. Но он Николас Роуз, а это значит, что он может делать то, что ему заблагорассудится.

— Уходи от него, Пьета. Открой свое дело. Ты сама знаешь, у тебя все получится.

— Пока нет. — Пьета покачала головой. — Время еще не пришло. Я не готова.

— Если все упирается в деньги, папа тебе поможет.

— Я знаю. Он напоминает мне об этом по меньшей мере раз в неделю. Давай сменим тему, идет? — Пьета бросила сестре другую сигарету, и та проворно сунула ее в карман.

И только они упомянули об отце, как с кухни послышался стук сковородок и потянуло запахом жареного лука. А потом на пороге возник папа с садовыми ножницами в руке, явно направляясь в огород за пряными травами. Он едва не споткнулся о своих дочерей, вылетев наружу через заднюю дверь.

— Девочки, почему вы сидите на ступеньках, будто какие-нибудь крестьянки? Зачем я, по-вашему, купил стулья? Идите на кухню и сядьте, как цивилизованные люди! Пьета… — Он слегка повысил голос: — Тебе непременно надо позавтракать. И вообще тебе надо больше кушать.

— Нет времени, пап, прости. Бегу на работу.

— Что ж, в таком случае возвращайся домой не очень поздно. Я собираюсь приготовить мою фирменную лазанью и хочу, чтобы все мои близкие сели за стол и разделили ее со мной. — Он одарил ее счастливой улыбкой и помахал в воздухе пучком свежесрезанной зелени.

Пьета быстро чмокнула его в щеку. Пробегая через кухню и устремляясь вверх по лестнице, чтобы первой успеть в душ, она слышала громкие причитания матери: