Книга Чаша и крест - Нэнси Бильо

Со стороны мощенной булыжником улицы, где-то между кладбищем и собором, послышался собачий лай. Высокие стены собора ответили ему звонким эхом. Я сжалась и прикрыла рот ладонью, чтобы над могильным камнем не видно было облачка пара, порождаемого моим теплым дыханием.

На лай откликнулась другая собака, чуть дальше. Первая побежала к ней, тявкая еще более злобно. А потом они уже вдвоем помчались по улице в поисках того, кто их разозлил. Лай, постепенно удаляясь, затих.

— Сестра Джоанна!

Это брат Эдмунд. Даже в тусклом свете луны я заметила, как изменилось его лицо, и испугалась. Несколько дней назад мой друг, пленившись чистотой цели, тоже твердо решил участвовать в этом деле. Но теперь в его карих глазах метались искорки страдания.

— Вы передумали? — прошептала я. — И не хотите идти вместе с нами?

Он открыл было рот, но тут же снова закрыл его.

— Из-за сестры Винифред? — догадалась я.

Я знала, как сильно он любит свою младшую сестренку. Не меньше, чем я сама, — Винифред была самой близкой моей подругой.

Брат Эдмунд по-прежнему молчал. Остальные, перебирая четки, уже заканчивали молиться; меж надгробий слышны были бормотание и щелканье бусинок.

— А вы… Джоанна, вы подумали, что будет с Артуром? — наконец произнес он.

Я перевела взгляд на могильный камень, под которым покоился брат Варфоломей. Мне не хотелось, чтобы брат Эдмунд видел мои глаза: я боялась, что он прочитает в них, о чем я сейчас думаю. Ведь мысли мои были вовсе не об Артуре, малолетнем сироте, которого я воспитывала, поскольку у мальчика, кроме меня, совсем никого не было на этом свете. Перед внутренним взором моим вдруг всплыло сердитое лицо констебля Джеффри Сковилла, и я снова услышала его слова: «Господи, ну до чего же вы глупы, Джоанна! Ведь это чистейшей воды безумие! Неужели вы не понимаете, что этим все равно решительно ничего не измените?!»

Если меня убьют сегодня ночью здесь, на улицах Кентербери, бравый констебль Джеффри, который столько раз оказывал мне неоценимую помощь, будет свободен. Наши с ним отношения, так долго и столь сильно удручавшие этого мужественного человека, наконец-то закончатся, и он сможет начать новую жизнь. Джеффри двадцать девять лет, он на два года старше меня. Молодость уже прошла, но и до старости далеко. Казалось бы, мысль о том, что мой добрый друг сможет обрести счастье, должна была придать мне сил, однако на самом деле все, увы, оказалось наоборот. Сердце мое отчаянно заколотилось в груди, голова закружилась, и я прислонилась лбом к холодному могильному камню.

— Братья, и ты, сестра, пора, — скомандовал брат Освальд.

Все вышли из своих укрытий. Брат Освальд решительно двинулся вперед. Одной рукой упершись в памятную надпись, а в другой зажав острый каменный осколок, я оттолкнулась от надгробия и заняла свое место в цепочке товарищей, потянувшейся в сторону собора.

Наш вожак толкнул калитку. Она со скрипом отворилась, и он вышел на улицу.

— Идут! — громко прошептал кто-то.

Внутри собора действительно было заметно движение, мелькали огни, по стенам метались тени.

Вдруг по камням мостовой громко застучали копыта, и на узенькой улице показался верховой. Я узнала эту форму: зеленое с белым, цвета Тюдоров. Когда остальные королевские солдаты проследовали внутрь собора, этого, должно быть, оставили на страже. Увидев выстроившихся перед ним неровной шеренгой монахов, часовой резко натянул поводья.

И тут стоявший рядом со мной брат оглушительно свистнул. Свист подхватил другой, потом — третий.

Солдат, разинув от изумления рот, заерзал в седле. Совсем еще мальчишка: лет восемнадцати, не больше. Наверняка бывшие монахи в длинных изорванных плащах и рясах, невесть почему громко свистевшие и шипевшие на него, казались парнишке привидениями, настоящими исчадиями ада.

Он судорожно дернул поводья и пришпорил коня, желая, видимо, развернуть его, поскакать к собору и предупредить своих. Но тут брат Освальд бросился на солдата, а за ним — и все остальные.

Брат Эдмунд тревожно переводил взгляд с меня на своих товарищей и обратно.

— Ну же, давайте, — прошептала я, задыхаясь. — Чего вы ждете? Вперед! — С этими словами я подтолкнула колеблющегося брата Эдмунда в спину.

Слава богу, он повиновался без слов. Но сама я идти за ним не смогла. Ноги внезапно словно одеревенели. Луна в небе, казалось, медленно вращается вокруг своей оси.

Откуда-то донеслись глухой стук открываемой двери и слабый крик. Я все прекрасно слышала, все до малейшего звука, доносившегося от паперти собора, но в глазах было темно: я ничего не видела. Потом слух мой заполнил какой-то пульсирующий шум. Словно бы где-то совсем рядом бились о берег волны бушующего моря. Начался снегопад, порывы обжигающе ледяного ветра усилились. Я высунула язык, пытаясь поймать холодные снежинки… все, что угодно, лишь бы не упасть в обморок.

Я кое-как доковыляла до стены собора. Откуда вдруг взялась эта страшная слабость? Ведь я знала, на что иду, и понимала, что мое участие в этом деле необходимо.

«Ведь это чистейшей воды безумие! Неужели вы не понимаете, Джоанна, что этим все равно решительно ничего не измените?!» В ушах все еще звучали слова Джеффри Сковилла, насмешливые и вместе с тем умоляющие. Такое чувство, словно бы он, находясь сейчас за многие мили отсюда, лишил меня силы и решимости. Я отчаянно продвигалась вперед, хватаясь за кирпичи стены. Я должна драться — плечом к плечу с братом Эдмундом и остальными. И совершенно неважно, что случится потом: я наконец решилась, перестала прятаться от своего будущего.

Из последних сил я дотащилась до конца стены.

По обе стороны от входа ярко пылали два факела. В дверях съежился пухлый настоятель, закрывая ладонями лоснящееся лицо. О наших планах на эту ночь он ничего не знал, равно как и о приказе короля надругаться над ракой с мощами Томаса Бекета. Солдатам не составило труда ворваться в собор и безжалостно ограбить его. Король Генрих всегда этим пользовался: беспомощностью и полным бессилием монахов, нашей неспособностью сопротивляться разрушению католичества — ведь мы никак не могли до конца поверить, что все это происходит на самом деле, окончательно и бесповоротно. Но так было только до этой ночи. Сегодня мы поклялись взять судьбу в собственные руки, мы во всем доверились воле Божьей и уже не сомневались, что именно этого хочет от нас Господь. Останемся мы живы или погибнем, было уже не столь важно. Главное — достичь поставленной цели.

Из-за спины настоятеля вышло четверо королевских солдат. Я думала, что их будет больше. Один из солдат держал в руках продолговатый ящичек, раку с мощами святого. Трое его товарищей, увидев полукругом выстроившихся на улице монахов, бросились с паперти вниз по лестнице, чтобы оказать им сопротивление.

— Именем Его Святейшества Папы, — грозно воскликнул брат Освальд, — приказываю вам немедленно прекратить святотатство!