Книга Инстинкт № пять - Анатолий Королев

Ага… мой ум стал потихоньку справляться с ситуацией, и я действительно раздвинул шторки руками. Ночь! И тьма над бездною. Я прижался лицом к прозрачному стеклу. Ого! Моя комната с бешеной скоростью неслась по краю горной долины. Боже! Меня поразила целеустремленность движения. Все вокруг было схвачено одним стремлением к какой-то единственной цели… а раз есть цель, подумал я, значит, спастись…

Ночной горизонт бороздили горы, укрытые снегом. Зима!

Тут внезапно налетел к вагонной стене перрон железнодорожной платформы — фонари, вагоны, скамейки, часы, — мелькнул прозрачный огнистый вокзальчик, как кубик неона. Я зажмурил глаза от натиска яркого света. Да будет свет, и стал свет.

Но я уже вполне справился с тем, что увидел. Спокойно, уговаривал я себя. Вспомни, это ведь поезд. Каждый вагон стоит на колесах. Они круглые, они крутятся вокруг оси и катят по рельсам. Это не комната. Ты в купе! Ты стоишь у окна вагона, а за окном стоит ночь. Поезд пересекает гористую местность. И только что за стеклом мелькнул спящий городок. Не трусь! Это лампа. Она горит, не обжигая. Это зонтик, а не железный крюк. Он укрывает тебя от дождя. А все, что ты видишь вокруг, — это земля.

Слова дружно шли на помощь, но, боги мои, я решительно ничего не мог сказать о самом себе. Кто я? Что я здесь делаю? В поезде? Ночью? Куда я еду? Зачем?

— Возьми сумочку врага, идиот! — прогремело в моей голове.

Ах да! Сумочка! Я вцепился в нее, как утопающий в соломинку спасения. Может быть, там я найду ответ на свою тайну? Вот она! Элегантная лаковая дамская сумочка на плетеной дуге укороченной ручки, с прямоугольным дном, из холеной чернильной кожи, с застежкой в виде золотой змейки.

Щелк! Легко открылась застежка.

Я не понимал, что роюсь в чужих вещах.

Из сумочки повеяло нежным ароматом раскрытого ночного цветка. Изысканный запах с ноткой холодного цитруса словно забрызгал мое лицо робко росой. Но я вновь испытал приступ страха, чуть ли не ужас, который никак не вязался с тем, что я делаю. Казалось, что я держу в руках не дамскую вещицу, а… а заглянул в величайшую тайну мира! Я не мог понять причин такого смятения души. В сумочке — каких, наверное, сотни — мне почудился священный краеугольный камень всего мироздания… земля же была безвидна и пуста…

Смелей! Или ты спятил?

Преодолев приступ паники, я глубоко запустил руку внутрь. Что это? Рука с трепетом достала металлическую кругляшку. Чувствуется, что внутри нее — пустота. На выпуклой крышке отчеканена кудрявая женская головка самых пошлейших черт, а я спешно отвожу глаза, словно это яростный лик самой Медузы Горгоны. Оп! Я открываю ногтем крышку и вижу — на внутренней стороне вещицы вделано круглое зеркальце. Это же пудреница! А это? Я сжимаю в пальцах мешочек из холодноватой узорной парчи. Внутри что-то есть. Я с опаской верчу его перед носом… вид вещицы наполнил душу смятением нового страха — так можно держать в руках вырванный глаз Циклопа. Осторожно! Я развязал шнурок горловины и извлек на свет лампы хрустальное сердечко, полное вязкой янтарной жижи. Духи! Я легко свинтил треугольное острие флакона и поднес открытую рану к жадным ноздрям. Сырое нутро пахнуло густым сумраком ночной клумбы цветов, в котором мелькал легкий морозец жасмина.

А это же пистолет!

Я достал на свет короткоствольный дамский револьвер из чистого золота. Откуда у меня револьвер? Я все еще думал, что изучаю свои вещи… Кручу барабан. Заряжен! В ручке, отделанной перламутром, сверкнули змеиные глазки ледяных бриллиантов. Это не только оружие, но и драгоценность! Хозяин есть, что защищать… Только тут я впервые подумал, что, пожалуй, это чужая сумочка, а вовсе не моя.

Душа запнулась, но пальцы упрямо полезли в боковой внутренний кармашек, притянутый к спинке сумочки тугою резинкой. Все движения тела были вполне осмысленны, просто я еще не понимал цели своих поисков. Ага! В моей руке новый улов — книжечка из листочков гербовой бумаги. Заграничный паспорт! А вот и снимок врага! С фотографии на меня смотрит красивое лицо юной девушки. Высокие скулы. Глаза зеленоглазой кошки. Прикушенная губа.

Фотография не имела со мной никакого сходства.

Выходит, я — мужчина, сообразил я, и ниже прочитал ее имя, написанное латинскими буквами:

Liza Rozmarin

Это она!

Мне бы закрыть роковую сумочку! Но, повинуясь логике поиска, я запустил пальцы на самое дно и достал какую-то книжицу, обернутую в пеструю бумагу. Раскрыл и обнаружил, что держу в руках детскую книжку сказок с картинками. Она была заметно зачитана и потрепана. Страницы надорваны рукой шалуна. Рисунки исчерканы цветными карандашами… Я уже хотел захлопнуть ее, как взгляд мой рассеянно и машинально упал на рисунок, где цепочка крохотных детей, держась ручонками друг за дружку, шла по тропинке посреди высоченной лесной чащобы… и тут…

Я понимаю, что сейчас мои слова подорвут доверие ко всему, что я рассказываю. Но видит бог, другого выхода нет! И тут я упал в книгу…

Никогда не забуду это кошмарное падение в пропасть.

Я падал вниз головой внутрь бесконечного колодца, сохраняя при этом полную ясность сознания. Сначала падение было стремительным, я бешено вращался по спирали, но чем ближе налетало роковое дно, тем все медленнее становилось падение, пока мое тело не остановилось совсем, на расстоянии всего лишь вытянутой руки от земли, покрытой жилами древесных корней.

Я протянул руку, отчаянно узнал мокрую глину и тут же скатился по склону на каменистую тропу, чувствуя, как камни больно ударяют по ребрам.

— Ты сошел с ума! — воскликнул я про себя, как будто мог таким вот мысленным воплем привести себя в чувство. — Нет! — И встал на ноги.

Я стоял на тропинке посреди ночной лесной чащи.

Накрапывал дождь.

Ночная гроза тащила свой крысиный хвост в небесах.

Я с трепетом огляделся по сторонам… Глухой лес, охваченный шумом дождя. В мерцании далеких молний видна лесная река в навесах густых елочных лап и белым ожогом — галечный плес, на котором зловеще чернеют коряги. Так кривляются руки у ведьмы. Мои лаковые ботинки вязнут в глинистой жиже. Каким счастьем кажется отсюда мой недавний кошмар: уютное купе, красный свет лампы у окна вагона, свежие занавески, ход поезда, даже черная пасть тоннеля с багровым огнем семафора…

Тут ветер тряхнул ветки над головой с такой силой, что меня окатило ушатом воды. Холодный душ вывел из ступора. Если это безумие, подумал я, то оно не лишено тайной логики. Я стою на тропе — раз. И тропа ждет, что я отправлюсь в путь. И путь лежит лишь в одну сторону — в самое сердце лесной чащобы. Дорогу назад преграждает лесная река. Все это не без умысла! И я что есть сил пустился в чащу.

Шагать в глубь кошмара было непросто.

Лес внезапно стал выше. Стволы раздались в ширине. Ели растопырили колючие хвойные когти. Корни все чаще стали перебегать поперек тропинки. Порой я чуть ли не перелезал через преграду. Мне казалось, что я стал меньше ростом. Зато корни набрали полноты удавов, а камни — веса. Кроны деревьев сплелись в вышине сплошным мрачным навесом. Единственный выигрыш — в лесу стало суше. Дождь почти не достигал земли, а ровно шумел в высоте ночи. В паутине хвойного полога не было ни одной щели — пролиться холодной капле за шиворот.