Книга На вершине власти - Владимир Гриньков

– Записку читал? – поинтересовался Уланов.

– Читал.

– И что же?

– Я только что возвратился.

– Много работы?

– Да нет. В город ходил за джаргой.

– А я решил было – встречался с президентом Фархадом, – хмыкнул Уланов.

– И это было. Едва по физиономии не схлопотал.

– От Фархада?

– Еще чего! От какого-то из его волков. В последний момент успел сказать, что – советский.

– Тот небось не поверил. У тебя же рожа, как у ихних повстанцев. Верно, Люда? – Уланов повернулся к женщине, вовлекая ее в разговор.

– Действительно похож, – согласилась она, разглядывая Хомутова. Глаза у нее были спокойные, зеленовато-серые, опушенные темными густыми ресницами.

– Чепуха, – буркнул Хомутов. – Это все из-за загара. Бросьте чушь городить…

– «Чушь», – передразнил Уланов. – Ты когда на хедарском говоришь, тебя местные за своего принимают. – Он улыбнулся Людмиле. – Представляете, Люда, едет Хомутов однажды через некое селение, машина сломалась – хоть караул кричи. Подходит к нему тамошний полицейский. Скучно блюстителю порядка, разморило его, полдень. Ну а в Джебрае, да будет вам известно, никакая работа быстрее, чем за неделю, не делается. И тут Хомутов…

– Ну ладно, будет тебе!

– Чего – ладно? Человеку ведь интересно.

– Интересно, – подтвердила Людмила.

– И тут Хомутов вдруг начинает по-джебрайски орать на полицейского. Чтоб в две минуты, значит, все было сделано, и бензин чтоб под горловину… И как вы думаете, каков был результат?

– Ну? – спросила Людмила, смеясь.

– Через четверть часа товарищ Хомутов уже продолжал путешествие. И знаете, почему? Полицейский принял его за важную шишку из Хедара. По меньшей мере за министра внутренних дел!

– Ну и трепло же ты! – бросил в сердцах Хомутов.

– Я? Трепло? – Уланов готов был обидеться. – Давай по порядку. Обломался по дороге? Было?

– Было.

– На полицейского орал на хедарском диалекте?

– Орал.

– Машину отремонтировали?

– Отремонтировали.

– За бензин ты платил?

– Пошел ты к черту!

– Не платил, не платил, я же знаю! И после всего этого ты хочешь, чтобы тебя за джебрайца не принимали?

Хомутов махнул рукой и двинулся на кухню. Уланов протиснулся следом, поплотнее прикрыл за собой дверь и спросил шепотом:

– Ну как тебе? Видал? – теперь он говорил о Людмиле.

– Ничего. Кто такая?

– Только что из Союза. В госпитале будет работать. Похоже, «чекистка».

– С чего ты взял? – спросил Хомутов.

– Точно тебе говорю! Незамужняя – мало мы, что ли, таких видали? Но предупреждаю – сегодня сплю с ней я.

– Феодальное право?

– Вот-вот.

Дверь отворилась, и Людмила проговорила укоризненно:

– Вы чего меня бросили, ребята?

– Людочка, не волнуйтесь, – засуетился Уланов. – Мужской разговор. Проблема торжественного приема в вашу честь.

– И как – решена проблема?

– Паша, решена? – осведомился Уланов.

– Давай, берись за картошку. Она за диваном, в сумке. А мы с Людой займемся более тонкими материями.

Хомутов извлек из холодильника кусок мяса и множество баночек с приправами.

– Займитесь мясом, Люда, а я пока соус приготовлю. Разделочная доска в шкафу, нож в столе.

Люда резала филе тонкими длинными ломтями – так, как делала его покойная мать. Хомутов вздохнул и отвернулся. В кухню сунулся Уланов, полюбопытствовал:

– Паша! А самый главный продукт охлаждается?

– Это какой же? – спросила Людмила.

– Водка, разумеется.

– О? Я слышала, что здесь сухой закон и с этим очень строго.

– В пределах городка не возбраняется потреблять спиртное в умеренных количествах. Но если попадетесь во хмелю, с вами поступят круче, чем с коренным джебрайцем.

– А как с ним поступают?

– Казнят, только и делов, – невозмутимо пояснил Уланов.

Людмила вздрогнула и взглянула на мужчин. В ее взгляде было тревожное недоверие.

– Что же тогда нашим грозит? – осторожно спросила она.

– Здесь дело хуже. Молча отправляют домой.

Людмила с облегчением рассмеялась.

– Разве это так страшно?

– Сюда приезжают деньги зарабатывать, – пожал плечами Уланов. – И горько лишиться такой возможности. Обидно, знаете ли. Вон, у Паши спросите, если не верите.

– А при чем тут Паша?

– Именно это ему и грозит. Не по причине пьянства, нет. Тут другое. У него родственников в Союзе не осталось.

– То есть как? Совсем?

– Совсем. А без этого за границей работать не положено. Убежать может.

– Куда?

– Ну, куда… В Америку, к империалистам. Ведь убежишь, Паша?

– Убегу, – буркнул Хомутов. – Как Бог свят, убегу.

– Видите, Люда, до чего человека доводит перспектива лишиться заработка. На все готов! – Уланов захохотал.

– А мне, знаете, здешняя жизнь как-то не кажется привлекательной, – призналась Людмила, – Жара, пыль, люди какие-то запуганные…

– Да, Фархад их здорово прижал, – кивнул Уланов. – Куда там казарма.

– А как иначе? – сказал Хомутов. – Ситуация напряженная, не исключены провокации.

Уланов коротко взглянул на друга, хотел было съязвить, но воздержался. Покосившись на Людмилу, он пробормотал:

– Нам-то что за дело. Всяк живет по-своему.

В нем ощущалось какое-то напряжение, и оттаял он лишь после того, как они прикончили первую бутылку. Хомутов включил телевизор. Шел какой-то тягучий концерт.

– А фильмы у них бывают? – поинтересовалась Людмила.

– Редко. В основном музыка да еще новости. Здесь всего одна программа.

– Убого живут, – вставил Уланов.

Он уже подсел поближе к Людмиле и пару раз будто невзначай попытался приобнять ее. Она не противилась, словно не замечая, но когда он в очередной раз положил ладонь на ее бедро, молча поднялась и пересела поближе к Хомутову. Уланов разочарованно ухмыльнулся, но обижаться не стал – впереди была ночь. Девушка ему нравилась, и он решил не задерживаться у Хомутова.

Когда багровое солнце стремительно свалилось за цепочку дальних гор, Уланов с озабоченным видом начал собираться, многозначительно поглядывая на Людмилу, которая его как бы и не замечала. Наконец, когда Уланов чересчур явно стал выражать нетерпение, она мягко проговорила: