Книга Запретный плод - Лорел Гамильтон

Я встала.

– Этим занимается полиция. Я и без того помогаю имвсем, чем могу. Сэкономьте ваши денежки.

Он сидел и смотрел на меня – очень спокойно. Это не былабезжизненная неподвижность давно умершего, но все-таки тень ее.

Страх побежал у меня по спине, стиснул горло. Я подавилажелание вытащить крест из-под рубашки и выгнать Вилли из кабинета. Вышвыриватьклиента вон с помощью освященного предмета – более чем непрофессионально. Ипотому я просто стояла, ожидая его движения. – Почему ты не хочешь нам помочь?

– Вилли, у меня клиент. Прости, что не смогла бытьполезной.

– Не захотела.

– Считай, как хочешь.

– Я вышла из-за стола, намереваясь проводить его кдвери.

Он двинулся с текучей быстротой, которой у Вилли не былоникогда, но я это увидела и оказалась на шаг от его вытянутой руки.

– Эти фокусы показывай девицам, Вилли.

– Ты видела мое движение?

– Видела. И слышала. Вилли, ты очень недавно умер.Вампир ты или нет, а тебе учиться еще и учиться.

Он нахмурился, так и не опустив до конца про тянутую руку.

– Может, и так, только ни один человек не успел бы такотступить.

Он шагнул ко мне, едва не задевая своей курткой. На такомблизком расстоянии мы с ним были почти одного роста – низкого, и его глаза былиточно на уровне моих. Я изо всех сил смотрела в его плечо.

Мне приходилось держаться изо всех сил, чтобы не отступить.Но, черт возьми, нежить он или нет, а это всего лишь Вилли Мак-Кой, и такогоудовольствия я ему не доставлю.

– Ты не человек, – сказал он. – Не больше, чем я.

Я двинулась к двери. Я отступила не от него – я пошлаоткрывать дверь. И пыталась убедить текущий по спине холодный пот, что этосовсем другое дело. Ни его, ни сосущую тяжесть под ложечкой обмануть неудалось.

– Мне действительно пора идти. Спасибо вам, чтообратились в “Аниматор Инкорпорейтед”. Я выдала ему лучшую своюпрофессиональную улыбку, бессмысленную, как электрическая лампочка, и такую жесияющую.

В дверях он остановился.

– Так ты не будешь на нас работать? Мне надо что-тосказать, когда я отсюда вернусь.

Не знаю точно, но, кажется, в его голосе слышалось что-товроде страха. Влетит ему за неудачу? Это было глупо, я знаю, но во мнешевельнулось сочувствие. Да, он был нежитью, но вот он стоял тут и глядел наменя, и это был тот же Вили, с цветастыми куртками и беспокойными ручками.

– Ты им скажи, кто бы они ни были, что я не работаю навампиров.

– Железное правило? – Снова это прозвучало вопросом.

– Железобетонное.

Что-то мелькнуло в его лице, проглянул на миг прежний Вилли.Это была почти что жалость.

– Жаль, что ты это сказала, Анита. Они не любят, когдаим говорят “нет”.

– Кажется, ты засиделся в гостях, Вилли. Я не люблю,когда мне угрожают.

– Это не угроза, Анита. Это правда.

Он поправил галстук, любовно погладив новую золотую булавку,расправил плечи и вышел.

Я закрыла за ним дверь и прислонилась к ней. Колениподкашивались. Но времени сидеть и трястись не было. Миссис Грандик навернякауже на кладбище. Там она стоит с черной сумочкой и взрослыми сыновьями, ожидая,пока я подниму ее мужа из мертвых. Дело было в загадке двух разных завещаний.Тут либо годы судебных издержек и споров, либо поднять Альберта Грандика измертвых и опросить.

Все, что нужно, было у меня в машине, даже цыплята. Вытащивиз-за пазухи крест, я выставила его на кофту на всеобщее обозрение. Было у менянесколько пистолетов, и обращаться с ними я тоже умела. В столе у меня лежалдевятимиллиметровый браунинг. Весил он фунта два с полной обоймой пуль всеребряной оболочке. Серебро вампира не убивает, но обескураживает. Раны отсеребра у них заживают медленно, почти как у людей. Вытерев потные ладони оюбку, я вышла.

Крейг, наш ночной секретарь, яростно что-то стучал наклавиатуре компьютера. Глаза его полезли на лоб, когда я прошла по толстомуковру. Может быть, из-за болтающегося на длинной цепи креста у меня на шее илииз-за выставленного на всеобщее обозрение револьвера. Но он ни о том, ни одругом слова не сказал. Соображает. Поверх всего этого я натянула свой любимыйвельветовый жакет. Пистолет из-под него все же выпирал, но не слишком. Вряд лиГрандики и их адвокаты это заметят.

Глава 2

По дороге домой меня застукал восход. Терпеть их не могу.Восход – это значит, я выбилась из графика и работала всю ночь напролет.

В Сент-Луисе деревьев вдоль хайвеев больше, чем в любомгороде, где мне приходилось ездить. Я почти признаю, что в первых лучахрассвета деревья выглядят красиво. Почти. Моя квартира при утреннем солнцевыглядит удручающе белой и жизнерадостной. Стены сливочно-белые, как во всякойквартире, которые мне доводилось видеть. Зато ковер с симпатичным серымоттенком, что куда приятнее обычного коричневого цвета собачьей шерсти.Квартира у меня была просторная, односпаленная. Мне говорят, что из неесимпатичный вид на соседний парк. Я не проверяла. Как по мне, я вообще бы оконне делала. Эти я завесила тяжелыми шторами, превращавшими ярчайший день впрохладные сумерки. Я включила радио, чтобы заглушить звуки от моих живущихднем соседей. Под тихую музыку Шопена меня засосал сон. Телефон зазвонил черезминуту.

Минуту я лежала, ругая себя, что забыла включитьавтоответчик. Может, не обращать внимания? Еще через пять звонков я сдалась.

– Алло.

– О и, простите! Я вас разбудила?

Этой женщины я не знала. Если она что-то продает, явзбешусь.

– Кто это?

Я заморгала глазами, всматриваясь в часы около кровати.Восемь. Два часа проспала всего. Уй-я!

– Я Моника Веспуччи.

Это прозвучало так, будто все объясняло. Но я ни хрена непоняла.

– Да?

Я постаралась, чтобы это звучало ободряюще и любезно. Вышлорычание.

– Э-э, гм. Я та самая Моника, что работает с КэтринМейсон.

Я обхватила трубку руками и попыталась подумать. Но последвух часов сна у меня это плохо получается. Кэтрин – моя хорошая подруга, этоимя я знаю. Наверное, она мне говорила об этой женщине, но хоть убей меня – немогу припомнить.

– Да, конечно, Моника. Что вы хотите? – Это прозвучалослишком грубо даже для меня. – Извините, если я не так сказала. Я только вшесть пришла с работы.

– Боже мой, значит, вы только два часа спали? Вы,наверное, убить меня готовы?

На этот вопрос я не ответила – не люблю врать.