Книга Нойоны. Сумерки Эрафии - Александр Бауров

— Ладно, Гримли. Давай, иди в кузницу и делай все, как решил. Я сейчас полежу, и пойдем вместе работать, бери свой фартук.

Гримли принял воняющую старой кожей и смолой холщовую тряпицу и ловко закинул увесистое бревно себе на плечи.

— Спасибо, дядя Том! А что вы так рано пришли из управы? — Гримли рассчитывал еще не менее получаса читать книгу, ныне спрятанную на сеновале под крышей.

— Все очень быстро решили, сынок. Наш обоз отправляется через три дня. Только как мы сможем поспеть в Александрет до праздника?! Грифонья пасть… Ехать-то дней шесть, еще в Мельде остановка. По правде сказать, мы с тобой готовы меньше всех. Самое главное — наши мечи и тот меч, который надо сегодня посеребрить… а времени совсем в обрез. Давай беги в кузню, я сейчас, — он закашлялся, — прилягу ненадолго и тоже иду.

Том пошел в дом, что-то сбивчиво бормоча. Уже подходя к кузнице, Гримли подумал: «Только что называл „мерзавцем“, а потом уже „сынок“, а теперь шепчет „сукин сын“. Будто я проклятие ему или жизнь порчу?»

Когда Том через час вошел в кузницу, Гримли успел разметить бревнышко и распилить его до половины.

— Ладно, завтра сделаешь, сегодня ковать, ковать будем! Закончим посеребренный меч, — распорядился старый Фолкин. — Сегодня я научу тебя высшему мастерству кузнеца. Этот небольшой слиточек я прикупил в Мельде неделю назад…

Том держал на ладони розовеющий в лучах вечернего солнца кусочек серебра. Блестящий металл так странно смотрелся в его черных, стертых от работы руках, что Гримли замер, затем вгляделся внимательно в лицо своего приемного отца и решил выкинуть все те дурные мысли, что так и лезли в его голову.

Том положил слиточек в грубое металлическое корытце и, пододвинув его в печь, скомандовал:

— Давай раздувай огонь, разгоняй меха!

Вскоре он уже вытащил из раскаленной печи корытце с расплавом серебра, то и дело перехватывая обожженными рукавицами горячий ухват.

— Теперь переливаем его вот сюда, да-да, подвинь-ка этот чугунок ко мне, да, вот в него, смотри, Гримли, теперь давай сюда меч. Отлично он у нас получится!

Стальная гладь меча перед этим была раскалена докрасна. По алым узорам на лезвии пробегали искры белых вспышек. Казалось, еще миг, и он потеряет уже приданную ранее форму. Но мастерство старого Тома заключалось именно в этом: он чувствовал тот момент, когда металлы готовы соединиться.

— Видел бы ты, как работают энрофские ювелиры! Но мы справимся и так. Смотри, Гримли, когда я убираю этот затвор — серебро потечет на металл тонким слоем, даже каплями. А сама сталь так мягка, что принимает его. Останется только как следует отбить!

— А в чем здесь мастерство? — спросил парень, поглядывая на чугунок с двумя задвижками.

— В том, что железо остывает быстрее серебра, и если мы не будем работать в четыре руки — ничего не выйдет! Ну-ка возьми заготовку клещами! Скажи — сколько ты знаешь людей, способных пролить серебро так, чтобы оно было на обеих сторонах лезвия?!

Гримли перехватил грубые щипцы и зажал раскаленную заготовку.

— Давай, — прикрикнул Том, — по моей команде переворачивай меч.

Гримли взглянул на него и еще раз удивился.

Лицо старика Фолкина озарилось каким-то внутренним светом. В его глазах вновь вспыхивал тот огонек, который, казалось, давно угас. Том напивался почти каждый вечер назло самому себе, бормотал несуразицу, будто лишившись чего-то важного много лет назад. Но сейчас это был другой человек. Все его тело напряглось, руки двигались мягко и уверенно, клещи стали их продолжением. Он был похож на генерала, отдающего точные и хладнокровные приказы в пылу сражения.

Далеко за деревней глухо прокричала сова. Том дернул задвижку. Серебро пузырилось и остывало. Задвижка не поддавалась.

— О, возьми меня, нойон. — Том грязно ругнулся. — Придется через край, грифонья пасть!

Он перехватил клещами, немного наклонил корытце, так что серебро потекло тонкой струйкой, и начал аккуратно наносить серебристые капли. Гримли с трудом держал качающуюся и готовую переломиться при любой неосторожности заготовку.

Вода, шипение, пар. Скрипящие половицы под наковальней — и удары, удары, удары. Чудовищное напряжение мышц спадало, и, когда Гримли разжал щипцы, лезвие уже блестело лунно-серебристым светом.

— Вот видишь! — радостно воскликнул Том. Он перехватил у Гримли рукоять, пригляделся и всего за несколько ударов насадил ее на раскаленную заготовку, точно подогнав края к лезвию. Оружие было готово. Снова вода, пар, шипение.

Том Фолкин ополоснул лоб и стер грязь с закоптившихся рук, радостно подмигнув пасынку.

— Два человека — это много больше, чем один, — улыбнулся Гримли, и отчим подозрительно посмотрел на него.

«И где таких слов понабрался?» — подумал Том.

— Ладно, смотри, ты так мне помог, сынок, что я решил сделать тебе подарок раньше, чем мы выступим в Мельде. Пошли в дом.

Взяв вещи, инструменты, посеребренный меч, они закрыли кузницу на замок. Воров в Бренне не было, но пьяные или бездомные могли напортачить: повредить дорогой мех или, упаси Велес, устроить пожар.

Войдя в дом, Том и Гримли первым делом зажгли лампаду и лучины, затем Том вытащил из печи горшок, в котором лежали еще горячие, сваренные в обед пататы. Гримли ушел в погреб за вяленым мясом.

— Ну что ж, — начал Том, раскладывая пататы в грубые, но все же глиняные тарелки. В таком захолустье, как Бренн, глиняные тарелки казались городской роскошью. Их можно было увидеть в домах ремесленников, а не крестьян-пахарей. Основная масса жителей пользовалась старой, еще дедовской деревянной посудой. Когда такая тарелка подгнивала, ее просто выкидывали и выстругивали замену. Зато деревянная посуда не билась, а у Тома не было уже и половины того, что он приобрел у горшечника в Мельде в прошлом году.

— Ну что ж, — повторил отчим, — садись, давай поедим, вставать завтра рано, и дел предстоит по горло. Ты здорово мне сегодня помог, Гримли. Там, в кузне, я уже подумал, что проклятый зажим нас подведет… И я решил сделать тебе подарок, я уже говорил…

Старик Фолкин поднялся из-за стола и, подойдя к своей кровати, вытащил из-под нее сверток. Разворачивая его, он долго улыбался, кряхтел и наконец резко повернулся к Гримли, очевидно, желая его поразить.

Том держал в руках отлично скроенную и расшитую деревенскую рубаху. Такая на рынке в Мельде стоила пятьдесят-шестьдесят сантимов. Гримли был удивлен. Впервые за много лет он получил от дяди Тома не просто безделушку, купленную, дабы угодить ребенку, но вещь ценную, на покупку которой приемный отец не пожалел ни времени, ни сил.

— Поедем в Мельде, — сказал Том, — снимешь свое рубище и наденешь ее. Ты должен выглядеть как настоящий человек! Клянусь Велесом, мы с тобой заработаем на ярмарке в Александрете больше, чем вся толпа крестьян со своими овощами и караваями. А если за осень еще подкопим денег, сможем в следующем году насовсем перебраться в Мельде, к моему брату Егану. Я заведу себе хорошую кузницу, найму пару гноллов меха раздувать, а там…