Книга Испытай себя - Дик Фрэнсис

— Профессионалам нужно доверять, — сказал как-то Ронни утешительно. — В конце концов, им лучше знать, какой товар пойдет.

«Как знать», — мелькнула у меня тогда циничная мысль. Я мог только надеяться.

Дверь его кабинета распахнулась, взору открылась голова Ронни, шея и часть плеча.

— Джон? Заходи!

Я вошел в комнату, где стояли стол, вращающееся кресло, два кресла для гостей, шкаф, и еще там было где-то около тысячи книг.

— Прости, что заставил ждать.

Он выглядел настолько виноватым, как если бы назначил мне точное время; весь его вид говорил о том, что мое присутствие доставляет ему искреннюю радость. Таков он был со всеми. Он преуспевал, Ронни.

Выглядел он округлым и бодрым, готовым принять вас в свои объятия. Невысокий, с гладкими темными волосами, мягкими и сухими ладошками; одевался он только в строгие костюмы, белые рубашки; других галстуков, кроме полосатых, не признавал. Своим внешним видом он как бы говорил, что автор, если уж ему так хочется, может вырядиться в бледно-голубое или надеть лыжный костюм и соответствующие ботинки, но серьезный бизнес требует приличной одежды.

— Прохладно сегодня, — проговорил он, смерив мое одеяние извиняющим взглядом.

— Даже снег в мансарде смерзся.

Он кивнул, слушая вполуха, не сводя глаз с другого клиента, который сидел с таким видом, будто намеревался не вставать с кресла целый день. Мне показалось, что Ронни скрывает свое раздражение под внешним фасадом значительности — удивительное для этого человека сочетание, поскольку обычно его лицо выражало лишь неослабевающее искреннее добродушие.

— Тремьен, — веселым голосом сообщил он своему гостю, — это Джон Кендал, блестящий молодой автор.

Так как Ронни обычно рекомендовал всех своих авторов исключительно как блестящих, даже будучи полностью уверенным в обратном, то эти его слова оставили меня абсолютно равнодушным. Тремьен воспринял эту рекомендацию в той же мере равнодушно. Седой, крупный, самоуверенный мужчина в возрасте около шестидесяти лет, он явно не испытывал восторга от моего вторжения:

— Мы еще не закончили наш разговор, — недовольно пробурчал он.

— Самое время выпить вина, — предложил Ронни, пропустив мимо ушей не совсем любезный тон своего собеседника. — Что будете пить, Тремьен?

— Джин с тоником.

— Э… Я имел в виду вино — белое или красное?

— Тогда красное, — явно демонстрируя досаду и выдержав некоторую паузу, буркнул Тремьен.

— Тремьен Викерс, — голосом, лишенным всяких интонаций, сообщил мне Ронни, наконец завершив процедуру взаимного представления. — И тебе красного, Джон?

— То, что надо.

Ронни засуетился, отодвигая в сторону кипы книг и бумаг, освобождая место, выставляя бокалы, бутылку, штопор; затем он с сосредоточенным видом разлил вино.

— За твою книгу, — улыбнулся он, передавая мне бокал.

— За твой успех, — обратился он к Викерсу.

— Успех! Какой успех? Все эти писатели слишком велики для своих ботинок.

Ронни непроизвольно взглянул на мои ботинки, размеру которых позавидовал бы любой мужчина.

— Нет никакой необходимости убеждать меня в том, что я не предлагал достойную плату, — обратился Тремьен к Ронни. — Им бы следовало быть только благодарными за такую работу.

Он бросил на меня быстрый взгляд и без всякого перехода довольно бестактно спросил:

— Сколько вы имеете в год?

Подобно Ронни, я безразлично улыбнулся и не удостоил его ответом.

— Что вы знаете о скачках? — продолжал он.

— Вы имеете в виду бега скаковых лошадей?

— Именно скаковых лошадей.

— Ну, — задумался я, — не так уж много.

— Тремьен, — протестующе вмешался Ронни, — Джон не тот писатель, который тебе нужен.

— Писатель он и есть писатель. Любой из них может справиться с моим заданием. Вот ты говоришь, что я был не прав, когда искал автора с громким именем. Ну что ж, тогда найди мне кого-нибудь рангом пониже. Ты заявил, что твой присутствующий здесь друг — блестящий писатель. Так как насчет того, чтобы договориться с ним?

— Видишь ли, — осторожно начал Ронни, — блестящий — это просто, так сказать, фигура речи. Да, у него пытливый ум, он способный, впечатлительный.

Глядя на своего агента, я с удивлением улыбнулся.

— Значит, он все-таки не блестящий писатель? — В голосе Тремьена послышалась ирония. Обратившись ко мне, он добавил: — Что же вы в таком случае написали?

— Шесть наставлений для путешествующих и один роман, — любезно ответил я.

— Наставления для путешествующих? Что за наставления?

— Как жить в джунглях. Либо в Арктике. Или в пустыне. Нечто в этом роде.

— Для тех, кто не мыслит своего отпуска без преодоления трудностей, — заметил Ронни со снисходительной иронией человека, привыкшего к комфорту. — Джонни работал в бюро путешествий, специализирующемся на обслуживании исключительно бесстрашных, готовых броситься сломя голову куда угодно.

— Понятно. — Тремьен равнодушно посмотрел на свой бокал с вином и через некоторое время испытующе спросил:

— Но все же кто-то должен взяться за мою работу?

— А что вы хотите, чтобы было написано? — спросил я не столько из любопытства, сколько из желания продолжить разговор.

Ронни сделал предостерегающий знак, мол, «не спрашивай», однако Тремьен со всей прямотой ответил:

— Мое жизнеописание.

Я заморгал. Брови Ронни поползли вверх, но тут же опустились.

— Вы думаете, что эти писаки, специализирующиеся на теме скачек, полезли из кожи вон за оказанную им честь? Нет, все они отвергли мое предложение, — голос Тремьена звучал угрожающе. — Все четверо.

Он назвал их имена, настолько известные, что даже мне, человеку весьма далекому от конного спорта, они были знакомы. Я взглянул на Ронни — тот с покорным видом слушал излияния своего клиента.

— Должны быть и другие, — мягко заметил я.

— Есть и другие, которых я не пущу и на порог своего дома.

Свирепость в голосе Тремьена, заметил я про себя, являлась, видимо, одной из причин его неудач. Я потерял к нему всякий интерес; Ронни же, заметив это, сказал несколько утешительных слов и предложил сандвичи на обед.

— А я полагал, что ты будешь угощать меня обедом в своем клубе, — проворчал Тремьен, на что Ронни заметил: «Работа» — и сделал жест рукой в сторону бумаг на его служебном столе.

— В последнее время мне в большинстве случаев приходится обедать на бегу.

Он подошел к двери и тем же манером, как и в прошлый раз, высунулся в коридор.