Книга Леди и война. Цветы из пепла - Карина Демина

- Понимаю.

- Нет. Я хотел его...

- ...убить.

Он забыл, что я его вижу.

- Да.

- Но ведь не убил, верно? Ты сам себя остановил. И ты это знаешь.

Кайя ест, только... как человек, который понимает, что должен съесть некоторое количество еды, дабы не помереть от голода. Кажется, ему безразлично, что именно в тарелке.

- Спасибо, - он все еще вежливый.

Но не совсем живой. Хорошее определение. Запомнилось.

- Пойдем в дом.

- Нет, - он стягивает рубашку, отжимает и вешает на коновязь. - Мне не следует там находиться. Я не уверен, что сумею держать свои... порывы. Но я рад, что ты пришла. Нам надо поговорить.

Он мог бы позвать меня. Гордость не позволила?

Кайя раскрывает ладонь. Кольцо. Синий камень на золотом ободке. Выглядит тусклым, стекляшкой обыкновенной.

- Я понимаю, кто тебя туда отправил и с какой целью.

А рука черная, чистой кожи не осталось. На груди разве что... и на спине. На шее пара светлых островков. Плети распустились на щеках, поднялись к вискам, пустили побеги по лбу и в волосы.

В них появилась седина.

И сейчас Кайя не стал уворачиваться. Закрыл глаза только, точно ждал, что я могу ударить.

- Что они с тобой сделали?

- Я понимаю и то, что выбора тебе не оставили. И я даже рад этому.

Он гасит боль, но я все равно ее слышу.

Нельзя ждать, что он за пару часов станет прежним. Вообще нельзя ждать, что он станет прежним.

- Я не смогу от тебя отказаться. И уйти не позволю.

- Я не хочу уходить.

Он не слышит.

- Иза, ты знаешь, что я сделал и почему, - он сжимает кольцо, как будто хочет раздавить его. - Если вдруг возникнет аналогичная ситуация, я поступлю точно также. Я не буду рисковать твоей жизнью или здоровьем. Убью. Умру. Предам. Возьму в жены женщину, мужчину, осла... все, что попросят.

Кожа горячая настолько, что обжигает.

- Я хотел бы обещать, что этого не случится, но...

- Солгал бы.

- Да.

- Хорошо.

- Что хорошо?

- Что не лжешь.

Все-таки отстраняется и ждет ответа. И я отвечу:

- Я все это знаю, - он почти сроднился с темнотой, но я не позволю ему спрятаться в ней. - Как знаю и то, что ты мне нужен.

Он умрет, но не позволит тому, что было, повториться.

- И не только мне... - и вот тут я растерялась. Как ему сказать? И надо ли сейчас? Не лучше ли подождать, дать ему отойти хотя бы немного. Вернуться в сознание... Нет. Слишком много вокруг было таинственного молчания во имя высшей цели.

- Ллойд тебе не говорил, но... у меня, то есть у нас, есть дочь. Ее зовут Анастасия. Настя. Или Настена. Настюха. Настенька. Я знаю, что у вас девочки не рождаются. И если ты мне не веришь...

Он верит.

Без подтверждения системы. Генетических карт. Групп крови. Свидетельств. Просто на слово, потому что не способен подумать, что я решусь на обман. И я улавливаю вспышку... радость. А следом боль. Обида. И еще знакомое, терпкое чувство вины.

- Мы живы. Ты. Я и Настя.

...Йен, о котором я боюсь упоминать.

- Кайя, ты... нам нужен. Всем нам.

Но снова, кажется, не слышит. Или я не те слова выбрала?

- Мне нужен. И... у меня был выбор. Я бы не вернулась, если бы не захотела.

- Это тебе так кажется.

Он судорожно выдыхает и говорит:

- Иди в дом. Тебе следует отдохнуть. Завтра - тяжелый день.

Нет, Дар и раньше был странным, но вот чтобы настолько...

Скальпель украл и резал вены, а потом растирал кровь на ладонях и внимательно ее разглядывал. Порезы заживали почти мгновенно, ненормально высокая температура держалась, и кажется, как раз-то и была нормальной, поскольку не наблюдалось ни излишней потливости, ни вялости кожных покровов, ни иных признаков лихорадки.

И лечиться отказывался, причем с таким видом, будто ему что-то крайне неприличное предлагают. Нормально у него все. Только вот глаза цвет меняют, с каждым днем все более желтые. И Дар стал щуриться, зачем-то это скрывая.

Зато приступов больше не случалось. Все вопросы о том, что было, он попросту игнорировал, чем злил до безумия.

Он вообще обладал поразительным талантом злить Меррон!

Дар неотступно следовал за ней, куда бы Меррон ни пошла, но держался в отдалении, словно ему были неприятны даже случайные ее прикосновения. Спросила прямо - не ответил.

Предложила освободить для него комнату, любую, на выбор, если ему так легче - обиделся. Причем виду не подал, а она все равно поняла - обиделся.

На что?

Она же как лучше хочет.

Тогда, поднимаясь по лестнице на чердак, она боролась с собой. Было страшно. И больно - она и вправду крепко к шкафу приложилась, и неудачно так, об угол. От ушиба, обиды слезы сами из глаз покатились. И отдышаться Меррон не могла минуты две. Сидела, растирала сопли со слезами по щекам, ругала себя на чем свет стоит за дурость... а потом вдруг услышала, насколько ему плохо.

Полезла.

Преодолевая себя, полезла. И ведь главное, что не его боялась, знала откуда-то, что Дар ей не причинит вреда, а все равно дрожала. Страх сидел глубоко внутри, около сердца, в какой-то миг показалось, что док не вытащил тот стилет, а просто отломил рукоять.

Ерунда, конечно, но Меррон чувствовала железо в груди.

И еще чужую боль, которая почти как своя.

Там, на чердаке, все опять было просто и понятно. А потом опять запуталось.

Он не уходил и не приближался, только если ночью, и то ждал, когда Меррон уляжется, потом пробирался в комнату - и ведь ступал так, что не услышишь - и ложился рядом. Перекидывал через Меррон руку и засыпал, крепко, спокойно, как будто так и надо.

Ближе к утру его рука оказывалась под рубашкой. Меррон от этого просыпалась. И он тоже.

Вставал, заботливо укрывал ее одеялом, целовал в макушку и уходил.

Подмывало швырнуть вслед чем-нибудь тяжелым. Или скандал устроить, но... Меррон взрослая и уже научилась вести себя соответственно. Например, притворяться, что ничего не замечает.

Но ведь у любого терпения предел есть!

И когда рука добралась-таки до груди, она не выдержала.

- Если ты сейчас остановишься, то спать будешь на полу.

Остановился. Отстранился. Встал и вышел из комнаты.