Книга Медуза - Майкл Дибдин

– Пора идти, – сказал один из мужчин, сидевших за стойкой. – Они нас будут ждать.

Вот и меня они тоже будут ждать, подумал Габриэле. Не сегодня, так завтра. Не на работе – так дома. Хуже всего было то, что он понятия не имел, кто «они» такие. «Медуза» была для него чем-то давно отошедшим в прошлое. Он даже от татуировки избавился с помощью хирургической операции, стоившей кучу денег и доставившей очень неприятные ощущения. Единственное, что ему когда-либо было известно об организации, это имена трех других членов его ячейки, хотя, разумеется, кроме них в «Медузе» состояло множество людей, над которыми возвышалась командная структура, без сомнения, восходившая в очень высокие сферы военного и политического руководства. Несколько лет назад он узнал из печати, что Альберто – теперь полковник Гуэрраци – достиг высоких чинов в секретных службах. А эти люди обладают властью, какую трудно себе даже представить. Если они почуяли опасность разоблачения тайны, стоявшей за смертью Леонардо (что наверняка так и есть), можно не сомневаться: их реакция будет мгновенной, упреждающей и абсолютно непредсказуемой.

Туман снаружи оставался таким же густым. Габриэле нырнул в нишу первой попавшейся двери и оглянулся. Из кафе, которое он только что покинул, никто не выходил. Он медленно двинулся дальше, опустив голову и делая вид, что смотрит под ноги, чтобы не споткнуться. Бодрый скрежет оповестил о приближении очередного трамвая к остановке, на которой Габриэле обычно выходил каждое утро. Он подождал, пока рассосется группа прибывших на работу жителей пригородов, и снова внимательно оглядел улицу. Начинали открываться магазины, расположенные в первом этаже огромного палаццо восемнадцатого века. Большей частью это были бутики модной одежды и аксессуаров, между которыми затесались ювелирный магазин, парикмахерский салон и его собственная букинистическая лавка. Народу пока было немного, никаких подозрительных наблюдателей он не заметил, но понимал: это ничего не значит. Сознавая, что сам становится подозрителен, Габриэле повернул налево и двинулся вдоль дома.

В этом я не силен, мысленно признался он себе. Никогда не был силен и не буду. Он добросовестно старался, действительно старался, но, несмотря на все усилия, ему не удавалось быть таким же естественным, как Альберто, Несторе и несчастный Леонардо. «Офицер из него получится никакой». Габриэле никогда не забывал этого задевшего его тогда комментария, хотя, если быть до конца честным, последнее, чего ему тогда хотелось, – стать офицером. Впрочем, это не имело никакого значения. За нужные ниточки все равно подергали, кнопки нажали – и он получил офицерское звание благодаря связям отца, который, разумеется, никогда не давал ему об этом забывать.

Но тот солдафон из военной академии был прав. Офицер из Габриэле получился никакой. Он мог беспрекословно, как служебная собака, исполнять приказы, однако был совершенно неспособен отдавать их так, чтобы вызывать такое же бездумное повиновение у других. Или даже у себя самого. А хуже всего было то, что ему недоставало инициативы успешно импровизировать, когда ситуация серьезно осложнялась и рядом не было вышестоящего начальника, который мог бы сказать ему, что делать. Как сейчас.

Что делать? Куда податься? С сестрой он не общался уже много месяцев, к тому же у нее они без труда его разыщут. Равно как и у немногих близких друзей, даже если допустить, что он может нагрянуть к ним безо всяких объяснений. Мысль о заграничной поездке была соблазнительна, но такая поездка связана с кредитными карточками, паспортным контролем и прочими бумажными формальностями, по которым его легко выследить. Что ему действительно требовалось, так это просто исчезнуть, пока ситуация не разрешится сама собой.

С нарочитой целеустремленностью он шагал по бурлящим потокам. Когда вблизи замаячило еще одно кафе, он, не задумываясь, вошел и заказал виски. Габриэле пил редко, а до завтрака – вообще никогда. Мерзкую жидкость он проглотил залпом, как лекарство, уставившись в висевшее за стойкой бара зеркало и удивляясь собственному отражению: на него смотрел крепкий, жилистый мужчина с решительным взглядом. Он всегда мысленно представлял себя миниатюрным, хилым, хрупким и безнадежно неполноценным. Шутка, которую сыграла с ним природа, состояла в том, что подобная личность была заключена в теле профессионального боксера-тяжеловеса. В школе и позднее, в академии, это спасало его, отпугивая драчунов, однако даже эти победы казались ложными, достигнутыми обманом. Женщин, в отличие от мужчин, его внешность никогда не вводила в заблуждение. Напротив, те, кто оставались с ним более чем одну-две недели, любили его как раз за слабость, которую безошибочно в нем угадывали. Какое-то время ему было сладостно снова чувствовать себя любимым маминым сыночком, но в конце концов неизбежно приходило ощущение очередного поражения.

Кроме того, все эти женщины хотели стать матерями, а у него не было ни малейшего желания участвовать в этом бесконечно повторяющемся печальном и достойном сожаления фарсе. Ипполит Тэн[2], чей том «Избранного» Габриэле сейчас читал, выразил это со свойственной ему безжалостной прямотой: «Три недели флирта, три месяца любви, три года свар, тридцать лет компромиссов, а потом – снова дети». Габриэле не собирался позволить, чтобы это случилось и с ним. К тому же мог ведь родиться мальчик. А общепринятой отцовско-сыновней рутины он наелся так, что на несколько жизней хватило бы. Женщины это интуитивно чувствовали и уходили, сам же Габриэле к настоящему времени утратил всяческий интерес к подобного рода отношениям. Если не хочешь иметь детей, к чему все это? Ему, в его возрасте, секс казался чем-то глуповатым и отчасти даже вызывал отвращение, а нынешняя болезненная одержимость культурой угнетала. Согласно невольным проговоркам матери, это было единственным, что роднило его с отцом.

Кафе начинало заполняться людьми. Оно было маленьким и довольно убогим для здешних мест, а его посетители разительно отличались от тех, которых он видел в предыдущем заведении: лавочники, дворники, водители, доставляющие покупки из магазинов, полицейские, пенсионеры, привратники…

Габриэле хватило ума не воспользоваться мобильником. Телефон-автомат находился в глубине помещения, в закутке, где столов и стульев не было, а вместо них громоздились штабеля упаковок минеральной воды в бутылках и картонных коробок с чипсами, валялись неиспользованные рекламные буклеты и стоял с откинутой крышкой сломанный холодильник для мороженого. На стене висела черно-белая фотография в рамке, изображавшая панораму неизвестного маленького городка, расположенного в пойменной долине где-то на юге, – быть может, это была Крема или Лоди[3]. Снимок, скорее всего, был сделан вскоре после войны, поскольку существенных результатов человеческой деятельности за пределами городских стен не наблюдалось, – разве что несколько загородных вилл да вокзал, за которыми расстилалась широкая равнина, лишь кое-где прочерченная грунтовыми дорогами и пунктирно размеченная разрозненными «касчине» – прямоугольными фермерскими участками, густо нашпигованными гроздьями хозяйственных построек, типичных для долины По.