Книга Безумие - Дмитрий Кончаловский

Так, где у меня их телефоны? Хоть бы Абдул был сейчас в Москве. Вот.

— Абдул?

— Кыра? Задарова, баратан! Как дила?

— Нормально, братан. Слушай, что за дела у вас там?

— А я откуда знаю!

— Слушай, Абдул-братан, тут такое дело… У меня командировка сегодня в Махачкалу, а я там, сам понимаешь, без поддержки ни туда ни сюда.

Пауза.

— Сылушай, пазвани через час, да?

Ладно, думаю, хорошо, что дозвонился, хорошо, что сразу не послали. Так, надо быстро собрать вещи. «Тревожного чемоданчика» нет — зажрался, начальник, расслабился. А тебе вот Собакина поддых.

По дороге в Останкино звоню своему джигиту. Только бы трубку снял!

— Алле! Абдул?

— Я, баратуха.

— Абдул, как мои дела?

— Тибя будут встеречать.

— А кто?

— Аны самы падайдут.

— А с Надиром встреча будет?

— Висе вапросы там, баратуха, бывай.

Так. Отлично. Еду с двумя зелеными ребятками и аппаратурой на двадцать пять тыщ баксов плюс нал. Неизвестно куда. Неизвестно к кому. И, честно говоря, неизвестно зачем. Зато точно известно, что и мы, и наше имущество будем представлять интерес для всех. Для ваххабитов. Для дагестанских ментов. Для мирных дагестанских крестьян. Российские военные, скажем так, тоже бывают разные. А в махачкалинском аэропорту нас кто-то встречает. Они нас будут прикрывать. Прикрывать?! Мама!!! Я же не давал присягу каналу «Один+»!!! Ох, удружили, работнички.

7 августа 1999 года, суббота. Дагестан. Ботлих.

Батальон Каспийского парашютно-десантного полка прибыл в пыльный и жаркий Ботлих накануне поздно вечером. Собственно, не батальон даже, а только одна рота. Основные силы остались ночевать в селе Тлох, в трех часах хода от райцентра. Генерал-лейтенант Булгаков, неожиданно материализовавшийся из отпуска и возглавивший этот странный марш-бросок, распорядился оставить там всю гусеничную и колесную технику батальона и, соответственно, большую часть личного состава.

А передовая рота с ночи расположилась рядом с вертолетной площадкой на окраине Ботлиха. Вертолетная — это громко сказано. Просто относительно ровная полянка с примятой пожухлой травой вперемешку с пылью. А вокруг горы. Не привычные уже с 95-го года чеченские — густо поросшие «зеленкой», относительно плавных очертаний, а резкие, грязно-желтые — дагестанские. Правда, Чечню оттуда видно без бинокля. И трудно сказать, где именно среди этих горных цепочек кончается Дагестан, а где начинается Чечня. А они и не думали об этом. А еще они не думали о том, что редкая дагестанская «зеленка», свидетельствующая о близости Чечни, очень скоро принесет им большую беду. Они и не должны были об этом думать.

— Слушай, а какого хрена мы сюда приперлись? — Лейтенант Костя Кравцов, месяца два назад получивший назначение в Каспийск после Рязанского десантного училища, в результате вчерашнего марш-броска по горам чувствовал себя матерым ветераном с грубым обветренным лицом. Ему даже чудилось, что ноют старые раны. На самом деле ныли отбитая задница и утомленный от неумения ездить на броне копчик.

— А че? — Палыч, просто прапорщик Палыч, вовсе не чувствовал себя матерым ветераном. У него было грубое обветренное лицо и ничего не болело. Он умел ездить на броне. И у него были старые раны.

— А то, что чего нам тут делать-то? Да еще кипеж такой подняли. Если куда и двигать нас, так это туда, ближе к Кадарской зоне. Там ваххабиты окопались. Еще в прошлом году по телику показывали.

— Умный, студент, да? — Палыч почему-то всех недавних курсантов называл студентами. Может быть, он считал, что так обиднее. — Вот приехал студент Кравцов из Рязани с криво нашитыми погонами и решил: туда — не туда. Ты пойди с Булгаковым строго поговори. Он тебе вставит. Туда.

— Почему с криво? Нормально пришиты. — Костя обиделся. И было за что. Искусством пришивать, подшивать и чистить то, что должно блестеть, в училище, мягко говоря, не пренебрегали. С погонами все было в порядке.

Несколько минут молчали. Костя с преувеличенным вниманием изучал пейзаж. Палыч равнодушно курил.

— А почему только мы здесь? Че от нас толку, если что? Чего весь батальон с техникой сзади остался? — Костя не смог долго оставаться наедине со стратегической загадкой.

— Учили тебя, студент, учили… Образование у тебя… Офицер… — Палыч неожиданно рассердился: — Чего не научили, что если ночью весь батальон с техникой по серпантинам попрется, то к утру половина будет по ущельям валяться. Никаким краном не вынешь… Не ссы, к обеду подтянутся. Они оттуда с утра вышли.

— Эй, глянь, Палыч, бегут кто-то!

— Вертолетчики. Чего бегут-то?

— Сюда бегут.

— Да вижу, что сюда.

— Смотри, Палыч, «уазик» какой-то!

— А это генеральский. Вот тебе, студент, и семинар по стратегии и тактике.

— Да пошел ты…

Они и не заметили, что последними фразами обменялись, вытянувшись по стойке «смирно».

Закрутились лопасти. В лицо полетела пыль. Все сильней и все гуще.

«Уазик» подъехал почти вплотную к площадке. Через несколько минут тембр шума стал ниже, вертолет медленно тронулся, проехал несколько метров и лениво оторвался от земли.

Рано утром того же дня генерал-лейтенант Булгаков имел разговор с начальником Генерального штаба генералом армии Анатолием Квашниным. Разговор велся по переносной космической станции «Барьер».

— Владимир Васильевич, — Квашнин всегда изъяснялся сухо и резко, чтобы подчиненные, не дай бог, ни на секунду не забывали, что он НГШ (начальник Генерального штаба). Но в это прекрасное утро голос Анатолия Васильевича был совсем другим. — У нас информация, что боевики вошли в Ансалту…

— У меня все тихо, — в тон ему ответил Булгаков, совершенно забыв о положенном по уставу обращении «товарищ начальник Генерального штаба», — в районе Рахаты выставлено боевое охранение, пока никаких докладов не поступало.

— Давай разберись — доложи.

Звонок начальнику милиции Ботлихского района ясности не добавил. Наоборот, убавил. Выяснилось, что телефонная связь с поселковым отделом милиции Ансалты не работает. Как давно не работает, Булгаков спрашивать не стал. Не стал он спрашивать и о том, почему ботлихский шериф не доложил об этом раньше.

— Посылайте в Ансалту своих милиционеров. На всякий случай переоденьте их в гражданку. Пускай разберутся, в чем дело, — распорядился Булгаков. Этот разговор почему-то был ему безотчетно неприятен.

Вертолет сделал круг над селениями Рахата, Ансалта, Шодрода, Ашино. Булгаков ничего не увидел. Точнее, никого. Вообще никого. Это было очень подозрительно. Вернулся, связался с Квашниным.

— Посмотрел, — доложил Булгаков, опять забыв об Уставе, — никого нет. Села вымершие. А обычно они все с шести утра на полях работают. А еще нет телефонной связи с ментами (Устав вообще побоку) в Ансалте.