Книга Москаль - Михаил Попов

— Вот список. — Елагин протянул лист бумаги. — Тут все, с кем удалось поговорить, и краткое резюме беседы.

— Нет–нет, — закапризничал младший Мозгалев. — Не могу читать. Глаза…

— Говорить вслух нежелательно, — непреклонно покачал головой Елагин. — Мы так и не поняли, кто тут при чем, не хотелось бы втягивать в наши дела посторонних.

Лучше платить одной структуре, чем трем или четырем, подумал Кечин. что подумал Рыбак — понять было труднее. Он старался держаться в тени. Это в его прямые обязанности входило обеспечение безопасности последней поездки шефа. А он переложил все на подчиненных, а они все провалили, и теперь ситуация выглядела подозрительно.

— Откройте окно… — проныл «наследник».

Рыбак, как младший по чину, тут же направился к окну и распахнул шторы. Намного лучше не стало. За окном стоял такой туман, что его можно было черпать ложкой.

Дир Сергеевич щурился, морщился, рылся в пегой бородке, но все же продвигался по тексту.

— И что это значит? — вопросил он недовольно, дочитав, и тут же начал сам себе отвечать: — Никто ничего не знает! Никто не виноват! Значит — виноваты все! Все умывают руки, значит — у всех руки… — Не договорив, «наследник» отбросил одеяло через голову назад, спрыгнул с кровати и на бледных худых ногах побежал к окну, подсмыкнув по ходу трусы и тыча острыми нервными пальцами в сторону тумана. — Вы тут пока ездили, челом били, спасибо вам, я окончательно все понял: Украина — страна–бандит! Бандит и предатель! Вернее, ее вообще еще нет. Я… — Он резко вернулся к кровати, сунул руку за спинку и вытащил продолговатый баллончик. — Знаете, что это?

Трое гостей одновременно, с разной, правда, степенью выраженности пожали плечами.

— Краска для граффити. Я часа два назад спускался вниз и уже тогда все понял. Все! Я хотел на постаменте этой дуры… — Он опять ткнул в сторону окна, где вдруг как по заказу в туманном ущелье показалась статуя местной свободы с чем–то позолоченным в руках. — …хотел написать правду. А знаете, какая правда здесь и сейчас самая важная? Я минут двадцать бегал в тумане и не нашел — соображаете? — не нашел дуры на колонне. Вот из окна ее видно, а на самом деле ее нет. Независимости Украины — нет! Только видимость независимости. Все в тумане. И Аскольдик сейчас тоже тонет в этом украинском тумане.

Елагин, Кечин и Рыбак терпеливо ждали, каким образом похмельный ум свяжет продекларированные им мысли в единую идею. Дир Сергеевич понял, чего от него ждут, набрал в грудь воздуха и, набычившись, поглядел на них:

— Не поняли?

Никто не ответил.

— Просто же. Мы теперь воюем за моего брата не против местного коррумпированного МВД или как оно там, не против ихней кривой прокуратуры, не против ихнего комитета, не против гадов в администрации или в думе–раде. Нет! Украина вся виновата, что такая. И с нас им нужен не кусок акций, не взятки–гладки, они нас хотят сожрать полностью. Потому что мы сами по себе, понятно? Если мы вытащим Аскольда, это будет чудо. Они хотят растворить его в этом тумане. Мы, конечно, пожалуемся в свою прокуратуру, думу–раду?

В кармане у Кечина зазвонил телефон. Валентин Валентинович с облегчением полез за ним. Разглагольствования «наследника» его уже утомили. Елагин и Рыбак тоже с готовностью повернулись в сторону прорывающейся к ним информации. Всех неприятно задело, что освобождение старшего Мозгалева не вероятнее чуда.

— Это Бурда, — сообщил Кечин. — Я выйду к нему в коридор.

Когда финансист вышел, внезапно обессилевший «наследник» сел на кровать.

— Сон мне приснился перед самым вашим приходом, — произнес он. — Странный очень. Как будто я с отцом, мне лет пять, вхожу в трактир хохляцкий где–то там… Мы же служили там, в Западении, городок Дубно. Мы входим, и нам хамят страшно, вся толпа против нас. И тут батя как начнет их метелить!

— Что же тут странного? — спросил Елагин, краем глаза наблюдая за невозмутимым Рыбаком.

— А то, что не мог я ходить с отцом по хохляцким забегаловкам. Я родился через восемь месяцев после его смерти. Мне Колька, Аскольд в смысле, рассказывал, как они путешествовали по заведениям в местечке. И никогда по пояс голым, всегда портупея, все блестит…

Елагин не успел переспросить, что значит «по пояс голым», в номер быстро вошел Кечин.

— Так и знал, — тут же начал он, — изолятор шестьдесят дробь одиннадцать.

— Где это?

— Говорят, где–то под Полтавой, товарищ майор.

— Это для шведов, что ли? — пошутил Дир Сергеевич, напоминая присутствующим, что он по образованию историк.

На него даже не взглянули.

— Молодец, Бурда, — сказал майор Елагин.

— Заглаживает вину, сученыш, — процедил сквозь зубы Кечин. — Говорил я ему! Это он нашел человека, согласившегося взять деньги. А ведь до того… — Финансист повернулся к наследнику. — …Ведь до того никому ничего не удалось всучить. Не берут — и все. Прямо Люксембург какой–то.

Младший Мозгалев кивнул понурой головой.

— Это только подтверждает мою правоту — все в сговоре. Чтобы хохлы да отказались взять деньги! Значит, рассчитывают огрести поболее ваших тощих пачек.

— Выезжаем прямо сейчас. — Елагин запахнул полы плаща.

— На чем?

— На наших танках, Дир Сергеевич. Вася Софрончук с напарником уже перегнали сюда два джипа. Без собственных колес тут нельзя.

2

«Собственные колеса» методично поедали украинский асфальт. «Наследник» полулежал в задней части салона отделенный от водительского сиденья стеклянной перегородкой. Рядом с ним сидел Елагин, неотрывно глядя в боковое стекло, время от времени стирая с него алкогольный пот, что испаряли ноздри Дира Сергеевича. А можно еще было подумать, что это его легкие отдают туман, которого он сверх меры наглотался на площади Независимости перед отелем «Украина». Местная темнота по качеству не уступала местному туману. Только цепочки и маленькие рои острых огоньков проносились за потным стеклом. Что они освещают, темнота не давала разобрать, огоньки наводили на мысль о застрявших на лету падучих звездах. В их мерцании чувствовалось напряжение, как будто они хотят кануть в черноземе ночи, но что–то им упорно препятствует.

Дир Сергеевич не интересовался сочной чернотой, в которой мощно перемещался его черный автомобиль. Он подобрался и затих, как личинка, но внутри шла невидимая работа, и он вдруг начинал говорить, когда скапливалось достаточное количество слов во рту. Начальник службы безопасности только слушал. И смотрел. В основном в окно, но иногда и в затылок Рыбаку, сидевшему там впереди за стеклом, как бы отправленному в ссылку ввиду возникшего к нему недоверия. Рыбак вел себя спокойно, даже задремал или сделал вид, что задремал.

— Елагин, у тебя есть братья?

— У меня есть сын.

— А жена где?