Книга ПЗХФЧЩ! - Всеволод Бенигсен

— Впрочем, если товарищу Маленкову по-прежнему интересно э-э-э… мое… мнение, то… ссссссс… ррррр… щщщщ… спрсс…

Тут даже невозмутимый Берия вздрогнул. Это было уже чересчур. Паузы и забывчивость можно было оправдать глубокой задумчивостью вождя, но вот эти странные звуки… Еще на прошлом совещании Сталин несколько раз выдал нечто подобное. Тогда все отнесли это на счет обычного переутомления. История, однако, повторялась.

«А Коба-то совсем плох», — подумал Берия и оживился, но виду не подал.

— Таким образом, э-э-э… щщщщ… спрссс…

Тут речевой аппарат Сталина совсем испортился и стал заедать, как поцарапанная граммофонная пластинка. Хотя все понимали, что именно с этого-то момента и будет сказано то, что должно стать итогом сегодняшнего совещания, программным заявлением мудрого вождя.

— Я считаю, что… что… безродных космополитов надо пзхфчщ… причем э-э-э-э… в кратчайшие сроки… Щывзщ даст результаты… грцбм… однако в перспективе… оцайц… будем… зцщкшх…

Тут уже почти у всех вытянулись лица. Сталин явно терял дар речи. Что делать с этим непонятным (и неприятным) набором звуков, никто не понимал. Переспрашивать было бы безумием. Просить разъяснить — тем более. Поправлять — упаси бог. Сталин еще какое-то время пошипел, словно зажигательная бомба, но через пару секунд, как ни странно, вновь обрел связность речи и закончил монолог следующими словами:

— Я думаю, такая дирэктива должна быть рассмотрена соответствующими органами. А возможно, поддержана нашэй прэссой. Как ви думаете, тауарищи?

Все отчаянно закивали головами.

— Я рад, что сумэл убэдить своих соратников в правильности своей позиции, — улыбнулся Сталин и вышел из кабинета.

Наступила гробовая тишина. Первым очнулся Маленков, который подскочил к стенографистке и потребовал немедленно расшифровать речь Сталина. Та испуганно подтянула пишущую машинку и быстро отстучала копию стенограммы. Маленков выдернул листок из машинки и положил его на стол для всеобщего обозрения. Члены Президиума приподнялись с мест и, шевеля губами, прочитали самый важный предпоследний абзац: «Я считаю, что безродных космополитов надо пзхфчщ, причем в кратчайшие сроки. Щывзщ даст результаты грцбм. Однако в перспективе оцайц будем зцщкшх… Я думаю, такая директива должна быть немедленно рассмотрена соответствующими органами. А возможно, и поддержана нашей прессой».

После долгих споров и пререканий было решено печатать текст в неисправленном виде. Стенографистку, правда, на всякий случай арестовали.

На следующий день на стол главному редактору самой влиятельной советской газеты «Правда» Шепилову легла директива за номером 1853: написать разоблачительную передовицу о безродных космополитах, где в обязательном порядке должны быть процитированы следующие слова товарища Сталина: «Я считаю, что безродных космополитов надо пзхфчщ, причем в кратчайшие сроки. Щывзщ даст результаты грцбм. Однако в перспективе оцайц будем зцщкшх!». Шепилов обычно два раза не переспрашивал, но, посидев час над этим бессвязным текстом, был вынужден связаться с Маленковым. Однако тот на вопрос о возможной оговорке сухо отрезал: «Товарищ Сталин оговорок не делает». Шепилов понял, что вопрос исчерпан и статью надо писать. Груз довольно тяжелый, если учесть, что просто космополитами тогда называли вообще всяких нехороших представителей интеллигенции, а безродными — исключительно евреев. А это значит, что в руках Шепилова была судьба ни много ни мало всех евреев Советского Союза. С одной стороны, казалось, что сталинская абракадабра носит негативный оттенок. Но с другой стороны — в словах Сталина не было никаких уничижительных прилагательных. Стало быть, невнятность формулировки давала возможность различных трактовок. Ясно было одно: с космополитами что-то надо делать «в кратчайшие сроки», но что именно? И тут уже Шепилову пришлось пустить в ход всю хитрость и смекалку, на которую он только был способен. То есть избежать любой конкретики и постараться держаться заданной Сталиным интонации маразма.

В частности, он сразу понял, что раз космополитов надо «пзхфчщ», то и статья тоже должна называться по-сталински, то есть «Пзхфчщ». Ибо это главное слово. Однако, что писать дальше, Шепилов не знал. Пришлось срочно вызывать заместителя. Увидев текст, тот не только не удивился поставленной задаче (хотя и изрядно перепугался), но и с ходу внес рациональное предложение: поставить в конце загадочного «пзхфчщ» (глагола?) восклицательный знак. Это, сказал он, придаст заголовку уверенности и весомости. Шепилову идея понравилась. В такой императивной форме многоликий «Пзхфчщ!» звучал как «Брысь!» или «Вон!», но не исключал возможности быть понятым как «Ура!» или, например, «Так держать!». Разобравшись с заголовком, руководители «Правды» быстро сочинили текст, который немедленно отослали для одобрения Маленкову. В ожидании ответа заместитель Шепилова отправился домой, чтобы собрать вещи: полотенце, носки, зубную щетку и все, что требуется для тюрьмы, — а сам Шепилов достал из сейфа пистолет и, положив его перед собой на стол (чтобы быстро застрелиться на случай ареста), сел ждать ответа из ЦК. Уже через час пришел заверенный Маленковым текст, в котором единственным исправлением было слово «апологеты», зачеркнутое и замененное более патриотическим «защитники». Шепилов убрал пистолет в сейф и позвонил заместителю, чтобы сказать, что все прошло как нельзя лучше. И уже на следующий день тиражом в несколько миллионов экземпляров в свет вышел очередной номер «Правды» с передовицей под хлестким названием «Пзхфчщ!». Смысл ее был невнятен и противоречив, насколько это было возможно, и состояла она в основном из классического набора различных советских ругательств, которые, однако, тут же сменялись мягкими и даже хвалебными формулировками. Кульминацией этого беспрецедентного шизофренического опуса был финальный пассаж.

«До недавнего времени космополиты чувствовали себя в СССР уверенно. Они подрывали веру советских людей в идеи коммунизма, дискредитировали советское искусство и науку антипатриотическими заявлениями и насаждали глубоко отвратительную для нашего общества философию космополитизма. Такие, с позволения сказать, ярые защитники безродного космополитизма, как искусствовед Федоров-Гуревич (Гуревич), драматург Штейн (Штерн), писатели Константинов (Кон), Забельский (Бельский), Цаплин (Цаппель), а также критики Деревянко (Баум) и Цветков (Блюм) не только позволяли себе призывать нашу творческую и научную интеллигенцию к отказу от патриотизма, но и имели наглость ездить за границу за государственный счет и там поливать грязью нашу Родину. В своем недавнем выступлении на экстренном совещании Президиума ЦК КПСС товарищ Сталин со всей большевистской прямотой охарактеризовал это явление следующим образом: “Я считаю, что безродных космополитов надо пзхфчщ! Причем в кратчайшие сроки!” Однако было бы политически неверно огульно обвинять всех “безродных космополитов”, не считаясь с их заслугами перед Родиной. Многие из них — честные и преданные коммунисты, верой и правдой служащие нашему обществу. Можем ли мы их бросить в беде, заклеймив уничижительным словосочетанием “безродный космополит”? И потому в той же речи товарищ Сталин подчеркнул, что подобная мера не может считаться адекватной, ибо необходимо все-таки протянуть руку помощи тем, кто увяз в гнилом болоте космополитизма. Он сказал следующее: “Щывзщ даст результаты грцбм! Однако в перспективе оцайц будем зцщкшх!” Таким образом, товарищ Сталин недвусмысленно дал понять, что безродных космополитов надо не только “пзхфчщ!”, но и по возможности “оцайц”. И мы, в свою очередь, не можем не согласиться с этим мудрым решением великого продолжателя дела Ленина. Так пусть же всем, кто любит нашу Родину, оно послужит руководством к немедленному действию. Будем же зцщкшх! Пзхфчщ, космополиты!»