Книга Банк, хранящий смерть - Дэвид Дикинсон

Уильям Тейлор чуть поморщился, вспомнив ответ министра внутренних дел: «Абсолютно, совершенно, полностью невозможно! Невозможно! Мы же собираемся праздновать величие и славу Британской империи! Неужели мы настолько напуганы, что на каждой крыше нам нужны плоскостопые констебли, высматривающие злоумышленников? И что они будут делать, если увидят негодяя? В свистки свистеть?»

— Пока, генерал, — продолжал Тейлор, — мы наблюдаем и ждем. Как вы знаете, мы поддерживаем самый тесный контакт с нашими коллегами из Департамента по делам Ирландии.

В соседней комнате настойчиво звонил телефон. Шум большого города, бурлившего за окнами, проникал в здание Министерства обороны: звон колоколов, грохот транспорта, крики разносчиков. Генерал Арбутнот на миг перевел взгляд на свою любимую картину, на которой был изображен военный парад в Алдершоте: бесконечный поток военных отрядов двигался к бледно-голубому горизонту. Каждая пуговица, каждый плюмаж были на месте. Вот так и должно быть. Этот парад генерал Арбутнот организовывал лично.

— Кнокс, — внезапно произнес генерал, — хотя вы докладываете последним, мы все понимаем, насколько важны сведения, которыми вы располагаете.

— Спасибо, генерал. — Доминик Кнокс догадывался, что генерал его ни в грош не ставит. Но и он ни в грош не ставил генерала. Кнокс был похож на священника или профессора философии. Годы, проведенные за чтением двусмысленных рапортов разведки, разгадкой второго, третьего, а то и четвертого значения слов и поступков противника, внушили ему серьезные сомнения в способности языка, все равно — письменного или устного — точно передавать смысл.

— Боюсь, мне придется разочаровать вас, джентльмены. Единственный честный ответ, который я могу дать на этой встрече по поводу степени угрозы, исходящей от Ирландии в день юбилея, таков: мы не знаем. Мы не знаем, какие новые группы заговорщиков могут возникнуть там к следующему году. Но несомненно, что среди ирландцев есть и те, кто вынашивают планы покушения на королеву Викторию.

Министерство обороны, Министерство иностранных дел и столичная полиция были потрясены, словно Кнокс на их глазах совершил святотатство прямо во время Святого причастия в Вестминстерском аббатстве.

— Мы располагаем собственной разведывательной сетью на данной территории. Мы бы в сорок восемь часов были оповещены о подобных планах. Но ирландцы — хитрый народ. Они могли задумать покушение несколько лет назад и заблаговременно пристроить будущего убийцу на какую-нибудь невинную должность в Лондоне. Возможно, пока мы сидим здесь, он себе преспокойно занимается каким-нибудь вполне законным делом: служит официантом в клубе или слугой в богатом доме, который как раз расположен на пути следования кортежа. Он затаился и выжидает, а в день юбилея проявит свою истинную сущность. Не исключено, что нам придется проверить всех, кто приехал в Лондон за последние два года.

Сожалею, что не могу сообщить вам более обнадеживающих сведений. Но я бы изменил своему долгу, если бы позволил себе скрыть от вас истинное положение вещей, и не объяснил, как мы видим ситуацию. Остается еще более года до того момента, когда Ее Величество покинет Букингемский дворец и направится в собор Святого Павла. И до тех пор мы ни на миг не должны спускать глаз с Ирландии. Час за часом, минута за минутой.

Берлин, 1896

— Только война делает нацию истинной нацией. Лишь общие великие дела во имя Отчизны способны сплотить народ. Общественный эгоизм, желания отдельных людей — всем этим необходимо поступиться. Личность обязана забыть о самой себе и стать частью общности; каждому следует осознать, сколь ничтожна его собственная жизнь в сравнении с общим делом. Государство — это не Академия художеств или финансов. Это власть!

Пять сотен пар глаз были устремлены на старика, стоявшего за кафедрой. Слушатели, собравшиеся в Большой аудитории университета Фридриха Вильгельма в Берлине, вновь поднялись, приветствуя оратора. Они аплодировали, топали, размахивали шляпами. Генрих фон Трайтчке, профессор истории, был уже немолод. Его выступление отнюдь не походило на изящные музыкальные каденции иных профессоров, чье красноречие никогда, впрочем, не собирало полные аудитории; он говорил грубо и резко: из-за увеличившейся глухоты фон Трайтчке монотонно выкрикивал фразу за фразой, словно человек, который пытается перекричать бурю.

— Если государство осознает, что оно обладает достаточной мощью и моральной силой, дабы решиться заявить свои права на то, что пока ему не принадлежит, оно будет вынуждено прибегнуть к единственному средству достижения желаемого, а именно — вооруженной силе. Абсурдно считать завоевание новой провинции или другой страны грабежом и преступлением. Важнее решить, как покоренная нация наилучшим способом сможет влиться в превосходящую ее культуру.

Фон Трайтчке более двадцати лет читал лекции о политике и истории Германии. Его аудитория состояла не только из студентов университета: послушать профессора приходили банковские служащие, бизнесмены, журналисты, молодые офицеры гарнизонов Берлина и Потсдама. Для многих из тех, кто посещал лекции неделя за неделей, год за годом, уроки строгого седовласого историка, испещренное морщинами лицо которого приобретало суровое выражение, когда он начинал говорить о любви к Отчизне, стали важнее, чем любые проповеди в соборах столицы. Кровь и плоть Христовы были вытеснены в их сознании кровью и плотью Германии. Это был истинно прусский пророк, который на закате лет выводил свой народ из пустыни в обетованную землю Отчизны.

— Если рассматривать… — старик остановился и с вызовом посмотрел на своих приверженцев и прочую публику, собравшуюся в аудитории, — если рассматривать наше великое прошлое в перспективе нашего славного будущего, что мы увидим? Мы увидим, что величайший враг Германии притаился не на востоке, в России, а на западе. Да, на западе! Наш главный враг — это остров! Остров, который слишком долго с высокомерием и самонадеянностью не признавал, что наша великая Отчизна имеет право на место под солнцем, и отрицал ее историческую роль как средоточия мировой власти.

У входа в аудиторию стоял высокий худой молодой человек, которого звали Манфред фон Мюнстер. Его лицо пылало от восхищения и преданности общему делу. Он не сводил глаз с молоденького студента с горящим взглядом, который сидел во втором ряду. Юноша что-то записывал в черную книжечку и первым принимался топать и выкрикивать возгласы одобрения. За последние десять лет фон Мюнстер не пропустил ни одной лекции Трайтчке. Здесь он находил не только подтверждение собственных убеждений и возможность единения с теми, кто разделял его взгляды. Здесь он вербовал новичков.

— У этих англичан есть песня, — выкрикнул профессор в заключение. — Они называют ее «Rule Britannia, Britannia rule the waves»[2]. Англии, с ее выродившейся немощной аристократией, с ее самодовольными и алчными купцами, использовавшими Королевский флот для распространения своих торговых и коммерческих сетей по всему миру, с ее опустившимися заморенными рабочими, слишком долго было позволено править миром. В один прекрасный день, мои дорогие соотечественники, когда мы упрочим свою мощь не только на суше, но и на море, так вот, в один прекрасный день Германии будет суждено сменить этих алчных торгашей в табели о рангах мировых держав. Пусть никогда впредь не прозвучит «Rule Britannia!».