Книга Гобелен - Кайли Фицпатрик

Вышивая шелком великолепнейшую ткань из Фландрии, я спрашивала себя, а что подумал бы король Альфред о своих внуках, унаследовавших его корону. Именно Альфред объединил жившие на острове племена еще до появления объединенного королевства и до того, как Этельред позволил обмануть себя датским королям. Именно Альфред сумел убедить вождей племен в том, что поодиночке они не смогут защитить себя в сражениях с кровожадными северянами, но, если они объединятся, их деревни удастся спасти. С тех пор на свет так и не явился король-воин, который мог бы с гордостью носить доспехи с драконом на груди. Ходят слухи, что дракон саксов спит в темной пещере, дожидаясь, когда его разбудит истинный король.

К тому же король Альфред был образованным человеком, и во времена его правления монахи из монастыря Святого Августина начали писать историю нашего острова. Монахи из Кентербери продолжают «Саксонские хроники» Альфреда, а Одерикус пишет о том, что происходит при дворе короля Эдуарда. Как-то раз в шутку я сказала ему, что приступлю к созданию собственных хроник, так что, если он упустит какие-то детали, я смогу их восполнить. Но мне не удалось прочесть выражение его темных глаз, и я не поняла, порадовали его мои слова или огорчили. По своему обыкновению, монах промолчал.

Теперь древние территории, принадлежавшие Альфреду, превратились в графства, как их называют датские короли, и правят ими не вожди племен, а сыновья эрла Годвина. Клан Годвинсонов управляет всеми землями, кроме тех, которыми владеет король Эдуард. У короля земель гораздо меньше.

Королева Эдита приходится Годвину дочерью, а ее братья Гарольд и Тостиг — самые могущественные среди эрлов. Сейчас непрочная ткань мирной жизни короля Эдуарда вконец истончилась, потому что Годвины враждуют из-за того, кто станет его наследником.

Король ходит так медленно, что кажется, будто он не двигается вовсе, а его плечи поникли, словно несут на себе вселенский груз забот. Голова, осененная короной, часто опущена, будто он погружен в сон, уносящий его разум. Белая и прозрачная, точно летние облака, борода ниспадает на грудь. Древняя династия саксонских королей так же слаба, как и сам король, и ему не суждено дожить до старости, а у королевы нет детей.

Мадлен взглянула на часы и несколько секунд пыталась сосредоточиться на римских цифрах. «X», на которой остановилась часовая стрелка, казалась ей таинственным шифром. Спустя некоторое время она догадалась, что сейчас начало одиннадцатого утра, и поняла, что перевод средневекового латинского текста занял у нее два часа. Самое главное, она катастрофически опаздывала.

— Вот черт, — пробормотала она, вскочила и заметалась в панике, опрокинув высокую стопку непроверенных студенческих работ.

Эти работы явились для нее неприятным напоминанием о вчерашнем вечере. Она проснулась, охваченная пустым раскаянием человека, которому не следовало пить третий бокал паршивого красного шираза (в качестве компенсации за низкое качество эссе) перед тем, как читать наутро лекцию, посвященную распаду империи Карла Великого[6]. Лекция начиналась меньше чем через полчаса.

Мадлен помчалась из кабинета в ванную, изо всех сил пытаясь вернуться мыслями в двадцать первый век. Она ненавидела утреннюю спешку, считая ее признаком варварства.

Меньше чем через десять минут она, застегивая на ходу сапог, доскакала на одной ноге до кабинета, отчаянно оглядываясь по сторонам и пытаясь сообразить, не забыла ли чего-нибудь. Впрочем, без особого результата, потому что в кабинете царил такой же хаос, как и в мыслях, — его заполняло все, что не помещалось в крошечном офисе, который Мадлен делила в университете с коллегой. Теперь у нее вошло в привычку работать дома. Роза постоянно ворчала, что она постепенно превращает квартиру в «антиобщественную зону комфорта»… но Роза вечно на нее нападала, и Мадлен давно перестала обращать на это внимание.

Ее взгляд остановился на рабочем столе, где лежал аккуратно написанный по-латыни текст, полученный с утренней почтой. Мадлен озадаченно нахмурилась. Документ почему-то заставил ее потерять счет времени, и это ее заинтриговало. Письмо от матери, полученное вместе с документом, осталось непрочитанным, и Мадлен сунула его в рюкзак, прежде чем выскочить из квартиры.

Выйдя наконец из дома и решительно зашагав по знакомому маршруту к университету Кана, Мадлен позволила себе вернуться мыслями к причине своего опоздания. Документ был написан не на англо-латыни, как она решила вначале, а на континентальном языке — форме, которой пользовались римские и норманнские священники, съезжавшиеся в Англию в начале прошлого тысячелетия. Однако автором документа был не монах, а женщина, жившая в одиннадцатом веке. А это — уже настоящая загадка. Интересно, откуда Лидия его скопировала? Мать Мадлен не особенно увлекалась чтением художественной литературы, если не считать того, что время от времени по совершенно непонятным причинам совершала вылазки в мир русской литературы. Но гораздо больше Мадлен удивило то, что Лидия переписала документ от руки вместо того, чтобы сделать фотокопию оригинала… несомненно, ее письмо ответит на все вопросы. Может быть, закончив преподавать историю эпохи Тюдоров в Лондоне и уехав жить в Кентербери, мать расширила границы своих исторических исследований?

К тому времени, когда Мадлен вошла в каменное здание исторического факультета, расположенного в западном крыле университета, холодный воздух Нормандии частично разогнал туман в ее голове, но она по-прежнему размышляла о переводе. Ее озадачил тот факт, что белошвейка владела грамотой во времена, когда далеко не все мужчины умели читать и писать. Автор этого произведения, хотя и написал его на безупречной латыни, все же недостаточно тщательно изучил предмет и, видимо, не знал, что жившая в одиннадцатом веке женщина, не будучи ни монахиней, ни аристократкой, никак не могла научиться писать. Это было невероятно. Более того, ее голос звучал уверенно и выразительно — качества, которыми история никогда не наделяла крестьянок.

С другой стороны, этот период в истории Англии был особенно ярким, и Мадлен понимала, почему Лидию заворожил рассказ вышивальщицы при дворе короля Эдуарда. Латынь не была сильным местом Лидии, особенно средневековая латынь, и Мадлен стало интересно, какую именно часть манускрипта смогла понять ее мать, если вообще сумела хоть что-то перевести.

Мадлен бросила еще один взгляд на часы и простонала, сообразив, что ей придется отказаться от похода в кафетерий перед лекцией. Значит, следующие полтора часа придется прожить без кофе. От такой перспективы ее настроение вконец упало. Собственно, Мадлен не любила публичную составляющую своей работы — но ее настроение это обычно не портило. Просто бывали дни, когда она чувствовала себя менее «общественной». Ей придется приложить дополнительные усилия к тому, чтобы прочитать лекцию, и не только из-за того, что она не позавтракала, но еще и потому, что предстояло иметь дело с первокурсниками, чья мотивация была пока еще чрезвычайно низкой.