Книга Анатомия призраков - Эндрю Тэйлор

— Подвела? — переспросил Иисус.

— Сами посмотрите. — На миссис Фиар было монашеское одеяние с черным платом, который обрамлял и затенял ее лицо. — Поднесите свет.

Иисус взял свечу и подошел к кровати. Полог был подвязан. Девушка лежала на спине, ее светлые волосы разметались по подушке. Запястья и лодыжки привязаны белыми шнурами к четырем столбикам кровати. Белая ночная рубашка со свободным воротом. Наверное, при жизни она была красива, подумал Иисус — из тех красавиц, что, того и гляди, разлетятся на мириады осколков, если сдавить их покрепче.

Он наклонился ниже. Она была совсем молоденькой… лет тринадцати или четырнадцати. Кожа от природы очень бледная, но щеки горели алым, почти пурпурным. Глаза открыты, а губы широко разошлись.

Он поднес свечу ближе. На губах виднелась пена, а в уголке рта — струйка рвоты. Глаза девушки вылезли из орбит.

— Черт побери.

— Такое расточительство, — сказала миссис Фиар. — К тому же я уверена, что она и вправду была девицей.

— Маленькая сучка. Уж не везет, так не везет. Что случилось?

Женщина пожала плечами:

— Я подготовила ее для него. Пошла в дом, чтобы принести еще свечей, но перед этим она попросила положить ей в рот орешек-другой. А когда я вернулась… сами видите. Она еще теплая.

Иисус выпрямился, но взгляд его задержался на лице девушки.

— Похоже, ее кто-то задушил. — Он быстро огляделся по сторонам.

— Я заперла за собой дверь, — спокойно ответила миссис Фиар. — Она подавилась орехом, вот и все. Мальчик не выходил из прихожей и никого не видел. Ему можно доверять?

— Он всего лишь ребенок. Он ничего не слышал?

— Стены толстые.

Со свечой в руке, Иисус принялся расхаживать по комнате. Миссис Фиар ждала, сложив руки и опустив глаза.

Он указал на потолок, на гостиную наверху.

— Я не могу себе позволить разочаровать Фрэнка Олдершоу. Только не его.

— Полагаю, в таком виде девица его не устроит?

— Что? Мертвая? — Он уставился на миссис Фиар.

— Я же сказала, она еще теплая.

— Ну конечно, не устроит.

— А он заметит?

— Господь всемогущий, мэм, да… наверняка заметит. Он не настолько далеко зашел. К тому же для них все веселье — в борьбе. Поверьте, именно этим они потом хвастают навеселе. Этим, да еще кровью на простыне.

— А вы уверены, что тут никак не изловчиться?

Иисус покачал головой.

— Борьбу изобразить невозможно. Да еще с таким-то лицом. Уверяю вас, ничего не выйдет.

Миссис Фиар потеребила кайму своей накидки.

— И что, вы скажете ему подождать?

— Ему неймется, мэм. Он не привык, чтобы ему прекословили. Его пыл не остудить барнуэлловской шлюхой, даже подвернись она нам в такой час. Когда вы отыщете замену?

— Через месяц, быть может. И все равно мне придется нелегко. Это не скоро забудут.

— Он стоит больше всех остальных, вместе взятых. Но я не могу ему сказать, что она умерла. Придется объявить, что она испугалась предстоящего и растворилась в ночи.

— Есть еще одно затруднение, — заметила миссис Фиар. — Что нам делать с… этим?

Иисус обернулся и снова посмотрел на белое тело на белой кровати.

Внезапно время помчалось вскачь. События принялись наступать друг другу на пятки в беспорядочной спешке. Снаружи раздался громкий голос и шаги. Ручка двери повернулась. Иисус рванулся к двери, чтобы удержать ее закрытой, но путь ему преградила кровать и мертвая девушка. Миссис Фиар с поразительной скоростью повернулась к источнику звука, но ее юбка зацепилась за угол стола, и дверь уже распахнулась, прежде чем она успела освободиться.

Фрэнк Олдершоу покачивался на пороге. Лицо его было красным, жилет — расстегнут.

— А, вот вы где, Филипп, — произнес он. — Я весь горю, ей-богу, не могу больше ждать.

Он заметил миссис Фиар, и ее неожиданное присутствие заставило его запнуться. Но он был слишком пьян, чтобы вовремя остановиться, и договорил умирающим шепотом:

— Ну и где же вы спрятали мою сладкую невинную крошку?

Тело было найдено в колледже Иерусалима утром в пятницу 17 февраля. Солнце еще только вставало. Сады колледжа были погружены в серый полумрак, который позволял различать общие очертания предметов, но скрывал подробности.

Мужчину, обнаружившего тело, звали Джон Флойд. Но все — порой даже собственная жена — именовали его Том Говнарь. Он был таким же бурым, как его прозвание, искатель ненужных безделушек, выброшенных воспоминаний и извергнутых секретов.

Колледж Иерусалима занимал восемь или девять акров земли. С трех сторон его окружала высокая кирпичная стена на средневековом фундаменте из бутового и тесаного камня, с четвертой — основные здания. Стены были увенчаны рядами шипов. Длинный пруд позади часовни изгибался к юго-востоку. Его питал ручей, который монахи много лет назад пропустили под стенами, задолго до того как возникла сама мысль о колледже Иерусалима. На дальней стороне пруда были разбиты Сад членов совета и Директорский сад. Большая часть города располагалась на некотором отдалении от беспорядочного нагромождения зданий колледжа.

Тишину нарушал лишь топот деревянных паттенов[1]Тома, надетых поверх башмаков, да перестук обитых железом колес его тачки по мощенной плитами дорожке. Он посещал четыре колледжа: Иисуса, Сиднея Сассекса, Иерусалима и Эммануила. Предпочитал трудиться зимой, поскольку ему платили за объем, а не время, а летом запах вынуждал его наносить визиты чаще. Том работал на отставного хлеботорговца, которого студенты называли торговцем дерьмом. Его хозяин извлекал скромный доход из продажи ученого навоза земледельцам и садоводам.

Этим утром Том успел так замерзнуть, что почти не чувствовал рук. Он только что опустошил уборную директора, что всегда было не самым приятным делом, и покатил тачку по мощеной дорожке вдоль задворок Директорского дома, оказавшегося на удивление продуктивным. Дорожка вела к калитке, которую главный привратник, мистер Мепал, только что отпер для Тома, а затем пересекала Длинный пруд по замысловатому деревянному мостику. Колеса тачки грохотали по деревянным планкам, как приглушенный гром. Том повернул налево к маленькой кабинке для домработниц, которая скромно приткнулась на дальней стороне садов колледжа.

Тропинка бежала рядом с прудом в тени огромного дерева. В сгустившемся мраке под ветвями Том поскользнулся на замерзшей луже. Он упал, растянувшись на камнях во весь рост. Тачка перевернулась на покрытую инеем траву и вывалила на берег, по меньшей мере, половину своего вонючего груза. Лопата, которая балансировала наверху кучи, соскользнула в воду.