Книга Дело о картине Пикассо - Андрей Константинов

— Ты бы уж лучше, Завгородняя, коль решила следить за мной, что-нибудь серенькое надевала, чтобы с сумерками сливаться. А то светишься в красном — как фонарь…

— Что-о? — поперхнулась я кофе, забыв о том, что он только что с плиты.

И он отключился.

* * *

Звонок был ранний. В смысле — ранний для меня. Трудоголик Спозаранник, наверное, уже подруливает к офису. Я не люблю рано вставать, поэтому Соболин не требует от меня приходить в Агентство к десяти, а отправляет обычно на пресс-конференции — они раньше одиннадцати не начинаются: ведь пресс-секретари, в основном, из недоделанных журналистов и тоже спать по утрам любят.

Звонок был странный, и я решила, что надо мной в очередной раз сгущаются тучи. Мысль о пьянстве шефа я отбросила быстро: пьяный Обнорский — это все равно, что плачущий большевик.

Тогда — что?

Честно говоря, в последнее время отношения с шефом у меня не очень-то складывались. После случая в Репино. Тогда Андрей неожиданно появился на пляже в тот самый момент, когда я, абсолютно голая (мои шмотки раздавил чистящий пляж фейдер), требовала — в качестве компенсации — штаны с проштрафившегося тракториста. Я была так зла на этого пропахшего соляркой придурка, да и на этого — зашедшегося в гомерическом хохоте — Обнорского, что чуть не упала, отшвыривая в сторону рваный шелк. И упала бы. Но Андрей поддержал меня почти на уровне песка…

Потом, правда, я искренне решила, что та незатейливая интрижка должна была сблизить нас с Андреем. И потому всячески подчеркивала, что мы с ним — носители маленькой тайны. Но Обнорский от этого почему-то только злился.

Объективности ради надо сказать, что отношения с шефом после этого разладились не только у меня. Чуть не уволилась, разругавшись с шефом, Лукошкина. Периодически дерзила ему Агеева, солидарная со мной и Анной. Часто дулся на шефа Коля Повзло…

А, может, наоборот: все у меня — хорошо, и этот странный утренний звонок — обычный дружеский розыгрыш?

Так, подкрашивая глаза, рассуждала я, собираясь на работу.

* * *

В коридоре меня перехватила Агеева.

— Светуся, золотце, выручай! Просто разрываюсь на части: завалили работой — продыха нет. И все валят и валят, вешают и вешают… Как в теплый Киев ехать, искать под цветущими каштанами голову Горделадзе, так Каширин с Повзло, командировочными в гривнах, а как пропавших синяков по холодным помойкам — так Марина Борисовна со своими девочками. А еще справки, а еще новеллы… Тут не то что постареешь до времени, скоро вперед ногами вынесут… Нет, надо искать спонсора и завязывать с этим Агентством.

Марина нервно закурила и присела на обшарпанный коридорный диван. Но при виде проходившего мимо Князя она лучезарно улыбнулась:

— Гамарджобат, сихварули чеме!

Любит наша Марина все-таки чернявых мужичков.

Гвичия картинно встал на носки, раскинул руки в сторону, как в лезгинке, и таким образом плавно засеменил в буфет.

— Как ты думаешь, — хихикнула Агеева, — Зурик сойдет за спонсора?

— Аск! — одобрительно кивнула я. — У него там, небось, в заначке либо чайная фабрика в Зугдиди. либо цех по переработке мандаринов в Сухуми.

— Сухуми — это Абхазия, — машинально поправила Марина.

— Да? — удивилась я. — Кто бы мог подумать… А это что — не Грузия?

Агеева на секунду задумалась, но я, вспомнив о возможном отпуске в сентябре, снова спросила:

— А Ялта?

— Ялта — уж точно не Россия.

— Ну ничего себе! А мама моя в юности всегда в Ялту ездила и говорила, что это — русский город.

— Ну, это когда было… Еще до Хрущева.

— Ба, девчонки, да вы никак геополитикой увлеклись, — тормознул возле нас Каширин.

— Нет, Родька, ты только подумай: уже на бархатный сезон некуда съездить! — искренне возмутилась я.

— Ничего, я скоро вас всех в Аргентину приглашу на свое ранчо.

Совсем Родька одурел от своего наследства.

— А я — патриотка! — заявила я ему.

— Брось, Светик, небось опять паспорт заграничный просрочила, а в ОВИР лень идти.

В ОВИР действительно идти не хотелось, но и поддаваться Каширину не было настроения. Поэтому я встала, завершая разговор, и направилась к своему кабинету. Но Агеева придержала меня за руку.

— Света, ты же дала согласие помочь…

— Да? — изумилась я: вроде про море и мандарины говорили. — А что случилось?

— Да понимаешь, у меня Соболина заболела, а в Агентство сейчас одна дама едет — кто-то у нее там пропал; она так рыдала по телефону, что я толком ничего не поняла. Может, ты хоть первичную информацию снимешь, а?

— Так у нас же из отдела Горностаева откомандирована с психами работать! — Мне совершенно не светило вытирать слезы какой-то незнакомой даме: небось, мужик бросил, а она — сразу в розыск.

— Да бедную Вальку уже Глеб припахал: она в заповеднике какое-то убийство расследует. Света, ну что ты за человек, выручить не можешь?

— Ладно, только с условием, что эта твоя, дама — не из «Китеж-града».

Марина фыркнула, вспомнив недавний скандал в Агентстве, чмокнула меня в щеку, и мы вместе пошли в ее кабинет.

Прием посетителей — самая неприятная нагрузка, но, к сожалению, по воле Обнорского, мы все вынуждены по очереди этим заниматься. Нормальные люди в «Золотую пулю» обращаются крайне редко, но если такое и бывает, то их проблемы решить нашими силами невозможно. Обычно они просят найти какого-нибудь пропавшего без вести родственника — поскольку на милицию у них надежды уже не осталось.

В свое время Анюта Соболина, затосковавшая, видно, в архивно-аналитическом отделе по живой работе с людьми, так активно начала поиски одного пропавшего человека, что сама не заметила, как вляпалась в почти криминальную историю. Оказалось, что исчезнувший человек был убит, причем убит по самой банальной причине — из-за квартиры. А фирма, оформлявшая сделки купли-продажи недвижимости, по сути оказалась фирмой-убийцей; тихой Соболиной каким-то невероятным образом удалось выяснить, что уже не первый раз люди, продавшие свое жилье с помощью риэлтеров «Китеж-града», потом бесследно исчезают.

В общем, поняв, что журналистка верно идет по следу, руководство риэлтерской конторы приняло решение скомпрометировать Соболину. И это им удалось. Бедную Соболину обвинили чуть ли не в вымогательстве. Что творилось в Агентстве! Обнорский рвал и метал. Аня ходила как тень. Народ «Пули» разделился на тех, кто верил Соболиной, и на тех, кто считал, что она запятнала «полковое знамя»…

Я, честно говоря, ни секунды не сомневалась в том, что Анюта ни в чем не виновата. А она так убивалась… Я однажды не выдержала и говорю Железняк: «Раз кто-то сомневается, надо просто проверить Соболину на детекторе лжи. Установить датчики на голове, на груди и где гам еще их устанавливают?.. И не давать пользоваться „Рексоной“, подсунуть какой-нибудь другой дез…» Но Нонка рассудила так, что если повести Соболину в милицию подключать к детектору, то Анька, наоборот, решит, что ей уж точно никто не верит: возьмет, мол, еще после этого и повесится. И Нонна придумала другую идею: спрятать Соболину где-нибудь за границей (предварительно инсценировав ее убийство), не сообщив даже мужу…