Книга Тайна утопленной рамы - Алексей Биргер

Наш дом, до того, как стать нашим, использовался очень по-разному. В последние годы в нём была турбаза — нечто вроде пансионата или гостиницы для организованных туристских групп, которые проходили наши места на теплоходах и автобусах. Потом муниципальным властям стало невыгодно содержать этот пансионат и они продали дом отцу буквально за копейки, лишь бы избавиться от расходов на его содержание, которые, при всей их незначительности, изрядно подрывали очень скудный местный бюджет. Поэтому дом был в пристойном виде, но, вы ведь сами понимаете, во-первых, номера для туристов — это не жильё для семьи, и, во-вторых, туристы есть туристы, когда твой номер — не твой собственный дом, а приют на одну-две ночи, то и отношение бывает соответственным. Всегда что-нибудь оказывается сломанным или испорченным, а то и просто бессмысленно изуродованным. Скажем, весь верхний, горизонтальный, брус великолепных резных перил нашего балкона был изрезан надписями типа «Здесь были…» или ещё похлеще, и отец стёсывал эти надписи рубанком, заодно выравнивая перила и меняя резные столбики там, где они потрескались от времени, подгнили или где их повело.

Все столбики сделал Гришка-вор. То есть, он давно уже не был вором, но все его продолжали так называть. После последней отсидки он пришёл к отцу и попросил, чтобы отец помог ему устроиться куда-нибудь на работу, потому что он взялся за ум и очень хочет работать, но ему всюду дают от ворот поворот, едва увидят в анкете про его три судимости. Отец переговорил с нормальным мужиком, бригадиром «шабашников», которые ездили по разным краям и искали заказы на ремонт и отделку домов и квартир, а когда заказов не было, вкалывали во взятом ими в аренду деревообрабатывающем цехе, делая двери с коробками, оконные рамы, наборы для перил и многое другое. Что-то они продавали на месте, а что-то шло в дело, когда они находили очередной подряд — ну, эту самую «шабашку». Их двери, окна, паркетная планка и прочее выходили дешевле, чем заказчики сумели бы приобрести в другом месте, и это был их лишний козырь, почему работу следует поручить им, а не другой бригаде. В общем, бригадир шабашников согласился дать Гришке шанс, под ручательство отца — и Гришка замечательно вписался в бригаду и работал с большим удовольствием. Особенно ему нравились сложные и тонкие работы, такие, как двери с узорными филёнками, резные и точёные столбики для перил (балюстры, как их ещё называют) и подвесные шкафчики для кухни в «русском» стиле. Гришка изо всех сил старался отблагодарить отца, и уже три наши двери первого этажа, включая входную — как ещё её называли, «главную» и «парадную», из резного дуба — были его работы. Гришка грозился, что с течением времени — за год или за два, сколько там потребуется — он все наши двери заменит на новые и красивые, собственной выделки.

Он заранее снял все размеры с балюстр балкона, срисовал их резьбу, посчитал, сколько надо заменить, и в то утро привёз восемь новеньких, идеально выточенных балюстр, и теперь помогал отцу устанавливать их взамен совсем развалившихся. Мы с Иваном были «на подхвате» — если где надо было что придержать или заранее выдрать старый проржавевший гвоздь, то это делали мы.

Солнце светило с другой стороны дома, балкон закрывала приятная прохладная тень. Работа шла весело и быстро, мы продвигались от одного конца балкона к другому, болтая о том и о сём, и прошли, наверно, две трети перил, когда Гришка сказал:

— Да, слышь, Семеныч, не доходило до тебя, что по деревням опять скупщики икон появились?

— Скупщики икон? — отец удивлённо вскинул брови. — Я думал, в наших краях уже и скупать-то нечего.

— Выходит, ещё может чего-то найтись! — усмехнулся Гришка. — Они и ко мне подкатывались — не знаю ли я, кто готов по дешёвке иконы сплавить.

— Почему они именно к тебе обратились? — спросил отец. — Из-за старой твоей репутации?

Мы с Ванькой жадно слушали, и даже забыли про старый гвоздь, который следовало удалить, прежде чем отец пройдётся по этому месту рубанком.

— Навроде того, — ответил Гришка. — И ещё потому что я многих знаю. Ко мне до сих пор за советом идут, если надо что барыгам побыстрее продать. Вот, только на днях был случай, как раз с иконой. Есть мужичонка один, он у нас в цехе прибирается да ещё время от времени всякую подсобную работу выполняет. Пьющий, в общем, мужичонка. И спрашивает он у меня, не знаю ли я, кому можно икону продать. Хорошая, говорит, икона, семнадцатого века. Я поинтересовался осторожненько, откуда она у него — мне ж, понимаешь, Семеныч, с любыми сомнительными вещами и за версту иметь дело нельзя. Сцапают, скажем, мужичка, да узнают, что именно я дал ему наводку, куда краденую икону сбыть, пусть даже и не зная, что она краденая — меня ж на всю катушку укатают за соучастие, припомнив старые грехи. Но этот мужичок заверил меня, что все чисто, у него бабка старая умерла, и икона её, из поколение в поколение передававшаяся. Он, мол, давно на эту икону покушался, но бабка ни в какую — святыня для неё семейная, и все тут! А теперь, после её смерти, у него вроде как и руки развязаны.

— И сколько ж он хотел за икону? — поинтересовался отец.

— И я то же самое спросил! — охотно откликнулся Гришка. — Он почесал в затылке и говорит: «Много, очень много. Я ж понимаю, что икона ценная. Меньше, чем за семьсот рублей не отдам».

Отец насмешливо присвистнул.

— «Очень много»! Да для икон семнадцатого века даже самый скромный счёт на многие тысячи идёт, так?

— Все так, — ухмыльнулся Гришка. — Но ведь этот мужик в других категориях мыслит. Бутыль самогона — десять рублей, а кое-где и по восемь сторговаться можно. Чуть не сто бутылок самогона выходит — это ж почти до Нового года можно жить себе в удовольствие!

— И что ты ему ответил? — спросил отец.

— Посоветовал к отцу Василию обратиться, — сообщил Гришка. Отец Василий — это был наш местный священник, человек редкой энергии и доброты. Отец иногда, добродушно посмеиваясь, говорил ему: «Ну, вы, батюшка, прямо полковой поп! И грехи замолите, и под огнём не сробеете!» «Всё верно! — в тон отцу отвечал отец Василий. — Только не полковой, Семеныч, а партизанский. Потому что всё, что я делаю — сплошная партизанщина!» «Партизанщиной» отец Василий называл организацию бесплатных обедов для бедствующих пенсионеров, сбор одежды для детей из «трудных» семей и прочие подобные дела. — Я, значит, сказал мужичку, что, надо думать, отец Василий деньги достанет, а икона при этом в должные руки попадёт, не к спекулянтам каким-нибудь. Всё-таки, говорю, если для твоей бабки это святыня была, так уважь её волю, чтобы икона в дурные руки не попадала. А то, говорю, ты ведь знаешь, нарушать волю покойничка — это себе в убыток бывает. Он и согласился…

— И был он у отца Василия?

— Нет, — ответил Гришка. — Через два дня, когда он опять появился, я спросил у него, как у него с иконой. «Да никак! — ответил с досадой. — Сеструха с мужем из своей Твери мигом примчались — мол, мы тоже наследники и без нас бабкино имущество продавать нельзя. Ни единой мелочи, говорят, трогать не смей, пока мы с тобой все официально не поделим, кому что. Так что икона, можно сказать, арестована.» Ну, и попросил, конечно, пятёркой его выручить.