Книга Клятва королевы - К. У. Гортнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы вышли из тени замка, архиепископ бросил взгляд в сторону боковых ворот — темного квадрата, врезанного в дальнюю наружную стену.
— Где они? — напряженно спросил он.
— Не знаю, — дрожащим голосом пробормотала донья Клара. — Как вы и просили, я сказала ее высочеству, чтобы ждала нас здесь. Надеюсь, ничего не случилось.
Архиепископ поднял руку:
— Кажется, я их вижу.
Каррильо шагнул вперед, и я почувствовала, как он напрягся при звуке поспешных, но приглушенных шагов — шарканью мягких туфель по булыжникам, а затем шумно выдохнул, когда увидел движущихся к нам людей во главе с моей матерью.
Королева была бледна, капюшон плаща смялся на ее худых плечах, пропотевшие каштановые волосы выбились из-под чепца. За ней шли перепуганные португальские фрейлины и дон Гонсало Чакон, гувернер моего годовалого брата, которого он нес в крепких руках. Я удивилась, почему они все здесь в такое время? Альфонсо совсем мал, а ночь холодна.
— Он?.. — задыхаясь, спросила мать.
Каррильо кивнул. Мать судорожно всхлипнула, не сводя с меня взгляда удивительных зеленовато-голубых глаз, и протянула руки:
— Изабелла, hija mia…[4]
Каррильо опустил меня на землю. Мне вдруг расхотелось с ним расставаться, но я все же двинулась вперед, волоча за собой большой, не по размеру, плащ. Сделала реверанс, как меня учили и как я всегда поступала в тех редких случаях, когда встречалась с матерью перед лицом придворных. Она откинула мой капюшон, и наши взгляды встретились. Все говорили, что у меня глаза матери, только чуть темнее.
— Дитя мое, — прошептала она дрожащим от отчаяния голосом. — Милая девочка, у нас никого больше не осталось, кроме нас самих.
— Ваше высочество, вы знаете, что сейчас важнее всего, — услышала я голос Каррильо. — Главное — безопасность ваших детей. После кончины короля, вашего мужа, они стали…
— Я знаю, кем стали мои дети, — прервала его мать. — Хочу знать другое — долго нам еще осталось, Каррильо? Как скоро придется бросить все и бежать в забытую Богом дыру невесть где?
— Несколько часов, не больше, — бесстрастно ответил архиепископ. — Колокола еще не звонили — объявление о смерти короля требует подготовки.
Он немного помолчал.
— Но это случится очень скоро, самое позднее — утром. Вам придется довериться мне. Обещаю, я позабочусь о том, чтобы с вами и инфантами ничего не случилось.
Мать перевела взгляд на него, прижав ладонь ко рту, словно в попытке подавить смех.
— Позаботитесь? Каким образом? Энрике де Трастамара в ближайшие часы станет королем. Если все эти годы глаза мне не изменяли, он точно так же пойдет на поводу у своих фаворитов, как и Хуан. Что вы можете нам предоставить, кроме отряда вашей стражи и убежища в женском монастыре? Собственно, почему бы и нет? Самое подходящее место для всеми ненавидимой чужой вдовы и ее отродья.
— Дети не могут расти в монастыре, — сказал Каррильо. — Нельзя и разлучать их с матерью в столь нежном возрасте. Ваш сын, Альфонсо, теперь законный наследник Энрике, пока его жена не родит ребенка. Заверяю вас, Совет не станет оспаривать права инфантов. Более того, они дали согласие, чтобы принц и его сестра воспитывались в замке Аревало в Авиле — части вашего наследства.
Наступила тишина. Я молча смотрела на ошеломленное лицо матери.
— Аревало, — эхом повторила она, словно ослышалась.
— По завещанию его величества, — продолжал Каррильо, — инфантам предоставляется богатое содержание и обоим по исполнении тринадцати лет будет пожаловано по отдельному городу. Обещаю, вы ни в чем не станете нуждаться.
Глаза матери сузились.
— Хуан почти не видел наших детей, они никогда его не интересовали. Его вообще никто не волновал, кроме этого чудовища, кондестабля Луны. Но теперь вы говорите, будто он оставил им содержание. Откуда вам знать?
— Не забывайте — я был его духовником. Он последовал моему совету, боясь адского пламени. — Голос Каррильо вдруг стал громче, и я невольно взглянула на архиепископа. — Но я не смогу вас защитить, если вы мне не доверитесь. В Кастилии овдовевшая королева часто покидает двор, но, как правило, детей ей не отдают, особенно если у нового короля нет наследника. Вот почему вы должны уехать сегодня же ночью. Возьмите с собой лишь инфантов и то, что сможете унести. Остальное имущество я вам пришлю, как только представится возможность. Когда окажетесь в Аревало и будет объявлено завещание короля, никто не посмеет вас тронуть, даже Энрике.
— Понимаю. Но между нами никогда не было дружбы, Каррильо. Зачем вам рисковать ради меня?
— Скажем так — я предлагаю услугу в обмен на услугу.
На этот раз мать не смогла подавить горький смешок:
— Чем я могу быть полезна вам, самому богатому прелату Кастилии? Я всего лишь вдова на содержании, с двумя маленькими детьми и прислугой, которых надо кормить.
— Узнаете, когда придет время. Можете не сомневаться, вы нисколько не пострадаете.
С этими словами Каррильо повернулся к слугам матери, которые все слышали и стояли, глядя на нас широко раскрытыми от страха глазами.
Слегка помедлив, я взяла мать за руку. Прежде никогда не осмеливалась дотронуться до нее без разрешения. Для меня она всегда оставалась прекрасной, но далекой женщиной в сверкающих одеждах, веселой и смеющейся, в окружении ластящихся к ней обожателей — матерью, которую можно любить лишь издали. Теперь же вид у нее был такой, будто она прошла много миль по каменистой местности, а на лице отражались большие страдания, и мне захотелось стать старше и взрослее, чтобы хватило сил защитить ее от жестокой судьбы, отобравшей у нее моего отца.
— Ты ни в чем не виновата, мама, — сказала я. — Папа теперь в раю. И потому нам нужно уехать.
Она кивнула, глядя сквозь меня полными слез глазами.
— И мы едем в Авилу, — добавила я. — Это ведь недалеко, да, мама?
— Нет, — тихо ответила она. — Недалеко, hija mia, совсем недалеко…
Но даже мне было ясно — для нее это расстояние составляет целую жизнь.
ИНФАНТА ИЗ АРЕВАЛО
1464–1468
— Крепче держи поводья, Изабелла. Не позволяй ему чувствовать твой страх. Иначе он подумает, будто ты хочешь подчинить его себе, и попытается тебя сбросить.
Я кивнула, сидя верхом на изящном черном жеребце и сжимая в руках поводья. Туго натянутая кожа натирала руки сквозь истрепанные перчатки, и я запоздало подумала, что зря отказалась от новых — их предлагал мне в подарок на недавний день рождения отец Беатрис, дон Педро де Бобадилья. Однако гордыня — грех, который я изо всех сил пыталась побороть, но безуспешно — не позволяла признать нашу бедность и согласиться на подарок, хотя дон Педро жил с нами и прекрасно знал, насколько мы нуждаемся. Точно так же, когда брат заявил, что мне пришла пора научиться ездить на настоящей лошади, гордыня не позволила возразить.