Книга Олимпиец - Роман Буревой

Походные кровати, двойные одеяла, постельное белье, кухонный комбайн и запас консервов – о чем еще может мечтать легионер, готовясь к зимовке на неколонизированной планете, – разве что о хорошей бане. Ну, термы с бассейном на Фатуме не скоро появятся, это точно, а вот ванную комнату обитатели бункера оборудовали – опять же в одном из подземелий. Отыскали подходящий металлический корпус от автономного лазера, обмазали глиной, внизу соорудили топку. Что может быть лучше горячей ванны после путешествия по болотам? Только вечер, когда ты уже чистый, укутанный в халат, пошитый из упаковочной ткани, сидишь возле печурки, потягиваешь глинтвейн и травишь байки, время от времени подсовывая в печку расколотые пополам полые стебли хвоща. Глинтвейн варил Серв. Неведомо где он раздобыл бочонок красного вина, гвоздику и кардамон. Келл утверждал, что припасами Серв разжился у неров. А еще он утверждал, что война с Неронией идет за рынки сбыта дорогих вин, а из гигантских фатумских хвощей получаются прекрасные бочки. Самое интересное, что многие в эту очередную байку Келла поверили.

По вечерам даже сам центурион Ивар заглядывал в бункер. Роботов-триариев устроили тут же у блиндажа, перевели в спящий режим, усадили бочком друг к другу на сделанном из папоротников настиле, накрыли маскирующей пленкой. Глядя на неподвижных стальных солдат, так схожих очертаниями с людьми, трудно было отделаться от мысли, что там, под пленкой, лежат мертвые легионеры, которым под каким-то нелепым предлогом отказано в погребении.

Эмилий Павел был старше Флакка на семь лет, до войны он успел обзавестись семьей и в армии был с первых дней конфликта, побывал в таких переделках, откуда даже боевому роботу было не выбраться. О первых днях на Фатуме Эмилий Павел ничего не рассказывал. Однажды, когда зашел в «земляночке» разговор о начале войны, Павел ответил, что ничего почти не запомнил – только как шли они по горящим болотам и половина центурии провалилась в горящие торфяники, ресурс брони у всех был исчерпан, реактивные движки давно сдохли. Спасся лишь тот, кто сумел сохранить своего триария, – они выбрались на роботах, как на металлических конях.

– А что еще помнишь? – спросил Флакк. Он явно не поверил опциону: патриций не забывает ничего и никогда, на то и дарована ему родной планетой генетическая память.

– Что это третье перемирие с начала войны, – невозмутимо ответил Павел.

Первое перемирие было кратким, всего три с половиной дня. А потом опять началась мясорубка. Второго перемирия легионеры XX легиона даже не заметили – выбирались из очередной заварушки в болотах. Шли и радовались – чего это неры не стреляют, наверняка снаряды кончились. И лишь дойдя до своих, узнали – почему им так повезло.

Сам Флакк прибыл в легион уже после этого второго перемирия и сразу угодил в пекло. Неры с лацийцами дрались за какую-то скалу на болотах. Тогда больше всего его поразили не вспыхивающие под зарядами плазмы заросли хвощей, не встающий над болотами мерзкий белый пар, а вид собственных рук, внезапно покрывшихся густой черной шерстью. На самом деле была это вовсе не шерсть, а тысячи мелких пиявок, что впились в кожу, они шевелились, раздуваясь, наливаясь кровью. Келл, что примостился за каменной глыбой рядом, вытащил из нагрудного кармана баллончик и опрыскал Флакку руки. Пиявки мгновенно скукожились и осыпались в воду мертвыми стручками, оставив на коже тысячи проколов, из которых сочилась кровь.

А скала досталась лацийцам, неры неожиданно отступили.

В ночь после того боя командир когорты пристрелил из бластера двух легионеров-патрициев без всяких причин. По этому делу Флакка вызывали в штаб легиона, и его допрашивал прилетевший на планету следователь по особо важным делам Валерий Корвин. Допрашивал больше часа, задавал какие-то дурацкие вопросы насчет пиявок, Флакк взорвался и посоветовал молокососу самому отправиться в болота, лучше пешком, и на собственной шкуре испытать, каково там. (Молокосос, к слову, был куда старше самого легионера.) На что Корвин ответил спокойно: «Если понадобится, то непременно побываю», – и допрос закончился. На другой день Корвин явился в расположение Второй когорты, обратился к центуриону, что замещал арестованного военного трибуна, и потребовал, чтобы ему предоставили в сопровождающие легионера Флакка. Целый день они плутали в зарослях хвоща и папоротников на легком двухместном скутере и наконец выбрались к месту недавнего боя.

– Здесь мы уже ничего не найдем, – заметил Флакк. – Болота умеют хранить свои тайны.

– Слишком много тайн, – уточнил Корвин. – Мой вам совет, легионер, постарайтесь, насколько это возможно, никогда не оставаться на болотах ночью. Особенно в одиночку.

– А то появится собака Баскервилей и сожрет меня?! – расхохотался Флакк: его дед обожал Конан Дойля, не столько книги, сколько головидео, так что практически все сюжеты достались Флакку вместе с генетической памятью в наследство.

– Собак здесь нет, – совершенно серьезно ответил Корвин. – Но люди пропадают.

Однако мудрым советом Корвина им в тот раз пришлось пренебречь. Как назло, проклятый скутер сломался в самый неподходящий момент, на просьбу прислать спасательный бот из лагеря никто не ответил. Не работала ни дальняя, ни ближняя связь, сдохли личные комбраслеты. Следователю и его помощнику пришлось заночевать среди болот, на выжженном во время недавнего боя островке сухой земли. Спать они договорились по очереди, полночи один, вторую половину – другой. Флакку выпало дежурить первому. В назначенный час он разбудил Корвина и, завернувшись в защитную термопленку, улегся на землю. Проснулся легионер утром, когда давным-давно рассвело. Тусклое местное солнце светило ему в лицо, шуршали на ветру заросли молодых хвощей, и рядом никого не было.

Поначалу Флакк подумал, что горе-часовой заснул. Но, обойдя весь островок черной сухой земли, окруженный болотами, обнаружил, что остался один. У кромки воды стоял их испорченный скутер. Флакк автоматически стал вызывать по комбраслету базу и обнаружил, что браслет работает, ему тут же ответили и обещали выслать спасательный бот. Тогда Флакка осенило: он кинулся к скутеру. Двигатель завелся мгновенно, дальняя связь включилась без проблем. Более того, на дисплее отчетливо светилась зеленая точка – следователь Корвин был где-то неподалеку.

Флакк отыскал его спустя пятнадцать минут на соседних скалах, патриций спал, подложив под голову шлем, и его не разбудили ни шум подлетающего скутера, ни крик Флакка. Комбраслет на его руке, видимо, давно уже и безрезультатно пикал, вызывая владельца.

Когда Флакк подбежал к спящему, то увидел, что к щеке следователя присосалась здоровенная, сантиметров тридцать длиной, лиловая пиявка. Лиловая от высосанной крови.

На другой день Корвин улетел с Фатума, забрав с собой командира. С тех пор перед выходом на болота всем легионерам стали выдавать кругляшки зеленого пластыря и раз в неделю поить всех в обязательном порядке черной горькой микстурой.

– Сок из пиявок, – шутил Келл, и, как потом выяснил Флакк, парень был недалек от истины.

Третье перемирие застало Флакка в теплом блиндаже на старом капище под силовым куполом.