Книга Белая акула - Питер Бенчли

– Кто же новый вождь рейха? – спросил Гофман.

– Дёниц, – ответил Крюгер. – Но на деле – Борман.

Он замолчал, размышляя, стоит ли говорить Гофману правду: больше не существовало ни рейха, ни Германии. Если рейху суждено выжить, то семена выживания – здесь, на подводной лодке.

– Что за экипаж? – поинтересовался Крюгер.

– Пятьдесят человек, включая вас и меня, все добровольцы, члены партии, все одинокие.

– Как много они знают?

– Ничего, кроме того, что едва ли когда-нибудь вернутся домой.

– А как долго продлится поход?

– Обычно – тридцать или сорок дней, но сейчас... Мы не можем идти по кратчайшему пути. Бискайский залив – смертельная западня, кишащая кораблями союзников. Нам придется обогнуть Шотландию, выйти в Атлантику и повернуть на юг. В надводном положении я могу держать восемнадцать узлов, но не знаю, как много нам удастся двигаться на поверхности. Я должен идти на экономичной скорости, примерно двенадцать узлов, чтобы мы смогли растянуть запас топлива примерно на восемь тысяч семьсот миль. Если на нас будут охотиться, проведем больше времени под водой. В таком положении мы делаем только семь узлов, электромоторы тянут не больше шестидесяти четырех миль, а для подзарядки аккумуляторов требуется семь часов хода в надводном положении. Поэтому я предполагаю, что в лучшем случае поход займет примерно пятьдесят дней.

Крюгер почувствовал, как на лбу и под мышками выступил пот. Пятьдесят дней! Он находился в этой железной гробнице меньше часа, но уже ощущал себя так, словно его легкие сдавлены железным кулаком.

– Привыкнете, – заметил Гофман. – А когда уйдем южнее, сможете часть времени проводить на палубе. Если уйдем южнее, я хотел сказать. При необходимости ведения боя мы окажемся в невыгодном положении. У нас нет носовых торпедных аппаратов.

– Почему?

– Их сняли, чтобы освободить место для вашего... груза. Он слишком велик и не проходил в люк, так что пришлось вскрывать броню. Затем выяснилось, что он не помешается между аппаратами, и их пришлось убрать.

Крюгер поднялся:

– Я хочу взглянуть на груз.

Они двинулись вперед, минуя одно за другим тесные помещения: радиорубку, каюты офицеров, камбуз. Достигнув носа, Гофман отдраил люк, ведший в носовой торпедный отсек, и Крюгер шагнул внутрь.

Оно было здесь, спрятанное в огромный бронзовый контейнер. Минуту Крюгер просто стоял и смотрел, вспоминая годы работы, бесчисленные неудачи, насмешки, первые робкие успехи и наконец свой триумф – оружие, не похожее ни на что, созданное прежде.

Увидев, что местами бронза начала окисляться, он шагнул к контейнеру и быстро проверил, нет ли признаков повреждения. Их не оказалось.

Крюгер положил на контейнер руку. Его чувства были выше гордости. Здесь покоилось самое революционное оружие в истории не только рейха, но и всей науки. Очень немногие на протяжении тысячелетий могли сказать о себе то, что мог он: Эрнст Крюгер изменил мир.

Он подумал о Менгеле, Йозефе Менгеле – своем близком друге и сопернике в науке. Удалось ли Менгеле тоже убежать? Жив ли он еще? Может быть, они встретятся в Парагвае? Менгеле, известный как Der Engel des Todes – Ангел смерти – из-за экспериментов на людях, презрительно относился к работе Крюгера, объявив ее фантастической и неосуществимой. Однако в действительности научные поиски Крюгера дали практические и весьма существенные результаты.

Крюгер очень надеялся, что Менгеле еще жив: ему не терпелось показать коллеге свое достижение: сверхоружие, Der Weisse Hai – Белую акулу.

Он повернулся и вышел из торпедного отсека.

3

Когда подводная лодка обогнула оконечность Шотландии, ее встретил свирепый западный ветер. Переваливаясь в бортовой и килевой качке, как на карусели в парке аттракционов, она продвигалась на юг и медленно углублялась в Атлантику.

8 мая Гофман доложил Крюгеру, что по радио получена сводка: Германия капитулировала. Война кончилась.

– Только не для нас, – ответил Крюгер. – Для нас война никогда не кончится.

Дни опадали, как листья липы осенью, один за другим, неотличимые друг от друга. Гофман избегал судоходных маршрутов и тем самым столкновений с кораблями союзников. Вахтенные трижды замечали на горизонте дымы; с полдюжины раз Гофман командовал погружение в позиционное положение, но не из-за возникновения опасности, а ради тренировки экипажа.

Для Крюгера время обратилось в монотонную череду приемов пищи, сна и работы в носовом торпедном отсеке. Работа имела для него решающее значение, она осталась теперь единственным смыслом жизни в этом бесконечном плавании.

В торпедном отсеке Крюгер нажал на кнопку, скрытую под небольшой свастикой, выгравированной на бронзе. Крышка тяжелого контейнера откинулась. Он осмотрел через увеличительное стекло толстые кольцеобразные резиновые прокладки, защищавшие содержимое контейнера от воздуха и воды. На каждую точку, где резина казалась поцарапанной или потрескавшейся, он нанес герметик.

Начальство Крюгера сразу же ухватилось за возможность применить результаты его опытов в военных целях. Он расценивал свои достижения как научный прорыв, а они увидели в этом чудо-оружие. И тогда деньги потекли рекой, а Крюгера стали торопить с завершением. Но потом, когда успех был уже совсем близок, время истекло: рейх съежился до размеров бункера в Берлине, и Крюгеру сказали, что оружие следует увезти – даже не завершив программу.

* * *

Через четыре недели плавания Крюгера позвали в командирскую рубку. Руки Гофмана лежали на рукоятках перископа. Прижавшись лицом к окуляру, он медленно вращал прибор, ощупывая взглядом горизонт. Как только Крюгер вошел, Гофман произнес, не отрываясь от окуляра:

– Вот минута, которую мы ждали, господин доктор. Море спокойно, сумерки, и льет дождь. Мы можем всплыть и принять душ. – Он поднял взгляд от окуляра и улыбнулся: – Вы, конечно, будете одним из первых.

Прошло больше месяца с тех пор, как Крюгер принимал ванну, брился и чистил зубы. На лодке хранилось лишь несколько литров свежей воды, а получаемую опреснением использовали исключительно на камбузе и для охлаждения аккумуляторов. Ему страшно хотелось ощутить провонявшей кожей свежую воду.

– Это безопасно? – поинтересовался он.

– Думаю, да. Так далеко к югу движение не слишком оживленное – мы примерно на две тысячи километров восточнее Багам. – Гофман снова приник к окуляру и осведомился: – Сколько воды под килем?

– Дна нет, господин кап-лей, – доложил матрос с центрального поста.

– Нет дна? – удивился Крюгер. – Как это может быть?

– Слишком глубоко, и отраженный сигнал не доходит до эхолота. Мы, должно быть, над одной из щелей в океанском дне... Три километра или пять, кто его знает. Воды хватает. Ни на что не наткнемся, – объяснил Гофман.