Книга Напутствие животным, стремящимся к почестям - Оноре де Бальзак

— Я очень желаю стать великим ученым, — сказал Мармус, — но потребуют, чтобы я изложил сущность моей науки.

— Что же это за наука, если вы можете изложить ее сущность?

— По крайней мере нужна отправная точка.

— Да, — сказал молодой журналист, — мы должны раздобыть животное, которое разрушило бы все комбинации ученых. Вот, например, барон Серсо, он всю жизнь загонял животных в резко обособленные друг от друга отделы, он на этом стоит, и в этом его слава; но в настоящий момент великие философы ломают все загоны барона Серсо. Откроем дебаты. По нашему учению, инстинкт будет мышлением животного, и, конечно, отличительным признаком животных будет в бóльшей степени их умственная жизнь, чем их кости, их плюсны, зубы и позвоночники. Так вот, хотя инстинкт претерпевает некоторые видоизменения, по существу, он един, и ничто лучше не докажет единства всех вещей, несмотря на видимое их различие. Итак, мы будем защищать ту мысль, что существует только одно животное и только один инстинкт; что при любой организации животного инстинкт — это лишь применение к жизни каких-либо свойств, изменяющихся в зависимости от обстоятельств, а не принцип. При помощи новой науки мы начнем поход против барона Серсо, в пользу великих философов-натуралистов, которые стоят за зоологическое единство, и тогда мы дорого продадим наши знания всемогущему барону.

— Конечно, знание не есть сознание своих грехов, — сказал Мармус. — Ну что же, ведь осел мне больше не нужен.

— У вас есть осел? — воскликнул журналист. — Мы спасены! Мы сделаем из него редкостную зебру, которая какой-нибудь особенностью, нарушающей все классификации, привлечет внимание ученого мира к вашей системе сравнительного изучения инстинктов. Ученые живут номенклатурой. Мы опрокинем номенклатуру, они встревожатся, они капитулируют, они станут подкупать нас, а мы, как и прочие, согласимся на подкуп. На этом постоялом дворе имеются шарлатаны, владеющие изумительными секретами. Здесь фабрикуются дикари, поедающие живых зверей, люди-скелеты, карлики весом в сто пятьдесят килограммов, бородатые женщины, огромных размеров рыбы, всякие уроды. Если мы будем щедры, то получим возможность подготовить такой феномен, который произведет революцию в науке.

Под каким соусом собирались подать меня публике? Ночью мне сбрили шерсть, сделали поперечные надрезы на коже, а шарлатан впрыснул мне какую-то жидкость. Через несколько дней я прославился. Увы! Я познал, какими ужасными страданиями приобретается слава. Во всех газетах парижане прочли:

«Бесстрашный путешественник, скромный натуралист, Адам Мармус, пересекший Африку и достигнувший центра материка, привез с Лунных гор зебру, которая своими особенностями существенно опровергает основные идеи зоологии и может послужить аргументом в пользу теории знаменитого философа, не допускавшего никаких различий в строении животных и провозгласившего, при единодушном одобрении германских ученых, принципы одинакового расположения органов у всех животных. Полоски у этой зебры желтые на черном фоне. Между тем известно, что в зоологии не допускают, чтобы у семейства лошадиных в диком состоянии встречалась вороная масть. Что же касается желтых полосок, мы представляем ученому мужу Мармусу честь объяснения их в подготовляемой им превосходной книге «Сравнительное изучение инстинктов», относящейся к той области знания, которая создана Мармусом благодаря тому, что в центре Африки он открыл целый ряд доселе неизвестных животных. Эта зебра, единственное научное открытие, которое, несмотря на опасности, удалось ему доставить в Париж, походкой напоминает жирафа. Итак, инстинкт животных видоизменяется в зависимости от окружающей среды. Из этого факта, неслыханного в анналах науки, вытекает новая теория, имеющая огромное значение для зоологии. Г-н Адам Мармус изложит свои идеи в публичной лекции, не взирая на интриги ученых, которые, боясь разгрома своих систем, уже добились того, что г-ну Мармусу не предоставлена для устройства лекции зала св. Иоанна в городской ратуше».

Все газеты, даже серьезный «Монитер», перепечатали эту дерзкую утку. Пока ученый Париж волновался из-за этого сообщения, Мармус вместе со своим другом поселился в приличной гостинице на улице Турнон, где имелась конюшня для меня, ключи от которой они взяли себе. Взволнованные ученые подослали одного академика, тот принес свои сочинения и не мог скрыть того обстоятельства, что сообщенные факты крайне опасны для фаталистической доктрины барона Серсо. Если инстинкты животных изменяются в зависимости от климата, от среды, то весь животный мир испытывает потрясение. Великий человек, осмелившийся утверждать, что жизненное начало приспособляется ко всему, должен был одержать верх над изобретательным бароном, который защищал ту идею, что каждый класс организован по-своему. Итак, устанавливать различия между животными — это значит только доставлять удовольствие коллекционерам. Естественные науки становились игрушкой! Устрица, коралловый полип, лев, зоофит, микроскопические организмы и человек имеют, оказывается, одну и ту же структуру, видоизменяющуюся только оттого, что их органы развиты в большей или меньшей степени. Бельгиец Сальтейнбек, голландец Фос-Ман-Беттен, сэр Фэрнайт, Гобтусселл, датский ученый Зоттенбах, Кранеберг, любимые ученики французского профессора своею унитарной теорией одерживали верх над бароном Серсо и его номенклатурами. Никогда еще не бросали между двумя воюющими сторонами факта, столь возбуждающего взаимную их ненависть. Позади барона выстроились академики, университет, легионы профессоров, а правительство поддерживало их теорию, ибо только она находилась в соответствии с библией.

Мармус и его друг держались стойко. На вопросы академика они ответили голым констатированием факта и изложением своей доктрины. Уходя, академик сказал:

— Господа, между нами будь сказано, профессор, поддерживаемый вами, конечно, обладает глубоким и смелым талантом; его система, может быть, объясняющая мироздание, — я этого не отвергаю, — все же не должна увидеть свет: это необходимо в интересах науки...

— Скажите: в интересах ученых! — воскликнул Мармус.

— Пусть будет так, — продолжал академик, — ее нужно раздавить, пока она еще не вылупилась из яйца, ибо в конце концов, господа, это пантеизм.

— Вы думаете? — сказал молодой журналист.

— Как можно допустить молекулярное притяжение, не допуская произвола, благодаря которому материя становится независимой от бога?

— А почему бы богу не устроить все по одному и тому же закону? — сказал Мармус.

— Вы видите, — прошептал журналист на ухо академику, — у него глубина мысли поистине ньютоновская. Почему бы вам не представить его министру народного просвещения?

— Конечно, конечно, — сказал академик, счастливый тем, что он может завладеть зеброй, вносящей революцию в науку.

— Быть может, министру угодно будет раньше всех прочих увидать наше любопытное животное, а вы доставите нам удовольствие сопровождать его? — подхватил мой хозяин.

— Благодарю вас...

— Министр оценит тогда, какие услуги оказаны науке этим путешествием, — сказал журналист, не давая академику раскрыть рта. — Разве зря мой друг побывал на Лунных горах? Вы увидите наше животное, оно ступает, как жирафа. А желтые полосы на черном фоне его шкуры объясняются температурой этих гор, которая на несколько нулей превосходит шкалу Фаренгейта и на много нулей шкалу Реомюра.