Книга Алая роза – символ печали - Марина Серова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Признаться, на последнюю фразу моя несчастная голова ответила легким дребезжанием, но я мужественно улыбнулась (назло всем «Бордо»!) и лишь небрежно пожала плечами. В каждом деле всегда много если не страхов, то уж проблем-то точно, и практически в каждом приходится идти на риск — ведь если кто-то тебя нанимает, чтобы найти ответ на какой-то конкретный вопрос, значит, есть кто-то, кто желает этот ответ запрятать как можно дальше с глаз долой.
Слово «риск», в свою очередь, натолкнуло меня на рассуждения в совершенно новом направлении. Конечно, насмотревшись американских боевиков, вполне можно представить себе Татьяну Иванову этакой безупречной и крутой, лихо стреляющей из всех видов оружия, укладывающей в ряд самых накачанных амбалов с помощью искусств карате, дзюдо и кикбоксинга. Сколько раз я и сама представляла себя именно такой героиней и даже давала себе слово записаться в секцию каких-нибудь восточных единоборств и в клуб юных стрелков до кучи…
Увы! Все это так и осталось в разделе «Светлые мечты юности», а в каждом новом деле я вполне обхожусь лишь своими мозгами да внешней привлекательностью. Порой очаровательная улыбка гораздо проще может «уложить» на лопатки самого крутого бойца, нежели прием контактного карате.
Я вздохнула и постаралась отвлечься от этой темы, весьма болезненной в самом прямом смысле при имеющем место похмельном синдроме. Гораздо полезнее было подумать о чем-нибудь милом и мирном… Интересно, а «переплетение работы и личного» — не намек ли это на то, что в меня может влюбиться некто из имеющих отношение к делу людей или даже сам убийца? Я тут же представила себе красавца в стиле Джеймса Бонда, который грохнул некую «сноху Марго», небрежно и дерзко творит зло в моем родном светлом городе Тарасове, а при первом же взгляде на меня теряет голову, кается во всех грехах и падает передо мной на колени. Я, разумеется, в ответ говорю ему презрительное «Фи!», и бедолага с горя тут же уходит в монастырь. Тибетский.
Да, что ни говори, а порой в моей голове разворачиваются великолепнейшие сюжеты для интереснейших сериалов.
Я собрала кости в мешочек и убрала его на полку. Как бы то ни было, а главное, что все «завершится благополучно».
Пора было отправляться на встречу с Викторией.
Этот день выдался на редкость чудесным: ослепительное солнце, теплый ветерок, чистое синее небо и сплошные улыбки вокруг — каждый второй из встретившихся мне по пути людей так широко улыбался, словно враз исполнились все его самые заветные и сокровенные мечты.
Я и сама шла, улыбаясь немного блаженной улыбкой: мягкий ветерок словно уносил остатки головной боли, и жизнь казалась дивной и прекрасной. Только когда я случайно увидела свое отражение в стеклянной витрине (изящная блондинка в черных очках, улыбающаяся так, словно ее только что одарили рублем или еще чем-то), то постаралась срочно изменить выражение своего лица, приняв вид серьезный и вдумчивый, как и подобает частному детективу. Отследив изменения во внешнем облике с помощью все той же витрины, я сдержанно улыбнулась и направилась к террасе знакомого кафе, где была назначена встреча.
Кстати сказать, Викторию я заметила сразу же: за крайним столиком сидела стройная дама в скромном черном платье с легким шифоновым шарфиком на шее, в черных очках. Она с грустной улыбкой наблюдала за проходящими мимо юношами и девушками — шумными, хохочущими, загорелыми и беззаботными. И пусть раньше я никогда в жизни не встречала эту самую Викторию, однако готова была поклясться, что это именно она: слишком уж редко в эти летние солнечные дни можно встретить на улицах дам в черном. А она была в черном, увы.
— Добрый день.
Я стояла перед ней, сдержанно улыбаясь.
Она вздрогнула, внезапно прервав свои грустные размышления, перевела взгляд на меня и тут же слегка вздернула брови — готова поспорить, что и она, как вышеупомянутый последний клиент, удивилась моему молодому и великолепному облику (сам себя не похвалишь, никто не похвалит), одновременно усомнившись на мгновение в моих умственных способностях.
Впрочем, Виктория тут же улыбнулась и кивнула, предлагая мне сесть.
— Присаживайтесь, моя дорогая Татьяна. Как это у Александра Сергеевича: «Итак, она звалась Татьяна…» Я ведь всю жизнь работаю преподавателем в университете — русский язык и литература. А вы, признаться, меня удивили: такая молодая, такая красавица и — частный детектив? Но я тут же вспомнила рекомендации знакомого. Он мне сказал, усмехнувшись: «И учти, дорогая, что эта девушка — красавица и умница в одном лице». Что ж, он полностью прав насчет красавицы. Будем надеяться, что окажется прав и насчет умницы.
Мне оставалось только смиренно и вежливо улыбнуться и повесить сумочку на спинку своего стула.
Подошел официант, и Виктория все с той же улыбкой развернулась ко мне, предложив сделать заказ.
Это был некий каскад супервежливых улыбок с обеих сторон. Я, в свою очередь, ответив новой ослепительной улыбкой, заказала для себя, любимой, кофе латте, чтобы окончательно вернуться в нормальное состояние, а Виктория тут же удвоила заказ, без вопросов согласившись на латте и для себя, сделав официанту соответствующий жест. У меня осталось такое впечатление, что этой красивой женщине в данный момент было абсолютно все равно, что пить и есть, так же, как было все равно — светит ли солнце или льет дождь.
А она действительно была красива: высокая сухопарая миледи с безупречным лицом, словно выточенным из мрамора, с палевыми волосами, небрежно собранными на макушке заколкой из слоновой кости; а когда она сняла черные очки, устало потерев виски, оказалось, что ее глаза, чуть удлиненнее к вискам, удивительного бледно-голубого цвета — цвета вечного льда.
— Давайте для начала я расскажу вам нашу трагедию — так, как ее представляли посторонние люди, которые передавали друг другу всю эту историю, словно увлекательный бульварный детектив.
Она горько усмехнулась и закурила длинную сигарету, предварительно поинтересовавшись, не против ли я. Разумеется, я была не против, в свою очередь, достав еще не распечатанную пачку «Vougue».
— Итак, все это произошло совсем недавно — в ночь на воскресенье, девятнадцатого июня. Рано утром одна из студенток театрального института проснулась в комнате общежития, что на улице Цветочной, — знаете, такое семиэтажное здание? — выглянула в распахнутое окно… и истошно закричала. Закричала, потому как далеко внизу, на зеленом газоне, лежала моя дорогая Марго — жена сына Павла. Марго была мертвая, с разбитой головой, на ее груди была красная роза, а руки были раскинуты в стороны — так, словно она хотела обнять небо…
Несколько нервных сигаретных затяжек.
Официант принес наш латте, и Виктория автоматически отпила из поставленного рядом с ней высокого бокала, скорей всего, даже не поняв, что пьет. Ее ледяные голубые глаза отрешенно смотрели куда-то поверх голов посетителей, сидевших в кафе за соседними столиками — куда-то далеко, словно возвращаясь в то утро, о котором она теперь мне рассказывала.