Книга Закрытый клуб - Дэнни Тоби

Блондин встретился с ним глазами.

— Джон Андерсон, — прошептал Найджел мне на ухо, — стипендиат Родса, бывший президент Гарвардского дискуссионного клуба.

Бернини продолжал:

— Теперь предположим, что рядом есть рычаг и, потянув за него, вы измените направление движения вагонетки, переведя ее на другие рельсы. На тех путях играет только один ребенок. — В глазах профессора мелькнул огонек. — Как вы поступите?

Джон Андерсон выдержал его взгляд.

— Я потяну за рычаг, — уверенно сказал он.

— Почему?

— Потому что пять смертей хуже, чем одна.

— Понятно. Но мне интересно, насколько сильна ваша логика, мистер Андерсон. Предположим, вы врач в больнице и вам открылась возможность убить одного пациента, чтобы отдать его органы еще пятерым. Сделаете вы это?

— Конечно, нет.

Профессор вежливо улыбнулся:

— Условия компромисса не изменились — одна жизнь за пять спасенных, верно? Однако вы дали противоположный ответ?

— Но в больнице долг врача защищать людей…

— А ребенок на путях не заслуживает защиты?

Андерсон уставился на профессора. Он открывал и закрывал рот, пытаясь сформулировать ответ. Наконец он тихо что-то сказал, но его никто не расслышал.

Профессор сделал несколько шагов и остановился на два кресла правее.

— Мисс Гудвин, помогите мистеру Андерсону. Вы потянули бы за рычаг?

— Дафна Гудвин, — едва слышно прошептал Найджел. — Бывший главный редактор йельской «Дейли ньюс». Трижды награжденная победительница: стипендии Родса, Маршалла и Трумэна.

И, что позабыл добавить Найджел, одна из самых красивых женщин, каких я видел в жизни. Из-за таких в романах теряют головы, лишаются покоя и идут на все. Черные как ночь волосы, стянутые в хвост, губы накрашены алой помадой, слегка загорелая кожа. Сверканье ярко-голубых глаз я заметил с дальнего конца аудитории. На лице Дафны застыло привычное скептическое выражение — брови приподняты, губы сложены не то насмешливо, не то недовольно. Это выглядело агрессивно и эротично.

— Я бы ничего не сделала, — заявила она, сложив перед собой тонкие руки.

— Ничего, мисс Гудвин?

— Потянув за рычаг, я стану причиной смерти ребенка.

— А если не потянете, умрут пятеро детей.

— Но не я буду этому причиной. Не я создала ситуацию. Я не потяну за рычаг, чтобы своим действием убить ребенка.

— Понятно. Вы уверены в ответе?

Она помолчала, стараясь угадать ловушку, и ответила:

— Да.

— Значит, по вашей логике, мисс Гудвин, если на пути вагонетки окажутся пятеро детей, а соседняя колея будет совершенно пуста, вас все равно нельзя винить в бездействии, потому что не вы изначально создали ситуацию, приведшую к гибели детей?

Она застыла.

— Я этого не говорила… Я не это имела в виду.

— Мистер Дэвис, вы можете нам помочь?

Я утопал в ярко-голубых очах Дафны Гудвин, когда до меня дошло, что профессор Бернини назвал мою фамилию. Две сотни лиц, проследив направление его взгляда, повернулись ко мне. В аудитории воцарилась тишина. У меня, по ощущениям, остановилось сердце. Так иголка соскакивает со звуковой дорожки пластинки. Четыреста самых блестящих в мире глаз в эту секунду прожигали во мне дыры.

— Да? — слабым голосом отозвался я.

— Что бы сделали вы?

Волна паники добежала до каждого нервного окончания в моем теле. Будущее сидело вокруг и смотрело на меня.

Я ответил, тщательно подбирая слова:

— Не знаю, что сделал бы, сэр. Ситуация складывается чудовищная: либо я стану причиной гибели ребенка, совершив действие, либо обреку пятерых детей на смерть своим бездействием. Что бы я ни выбрал, я что-то теряю. Если мне доведется решать, я сделаю выбор. Но поскольку сейчас мы разбираем отвлеченную задачу, я почтительно отказываюсь отвечать.

Глаза эльфа с блуждающими огоньками пронзительно смотрели на меня. Я уже не сомневался, что меня с позором отправят обратно в Техас, сделав на лбу татуировку «идиот».

Наконец Бернини заговорил:

— Что ж, это справедливо, мистер Дэвис. Здесь это всего лишь отвлеченная задача. Но однажды вы можете оказаться перед выбором — посылать ли солдат на войну, подписывать ли закон, который поможет одним и повредит другим, и я хочу быть уверен, мистер Дэвис, что вы окажетесь готовы к этому.

— Невероятно, — говорил Найджел, когда мы собирали учебники. — Он назвал твою фамилию! Ты, стало быть, хватаешь звезды с неба? Но кто ты? Не обижайся, но я знаю всех, а о Джереми Дэвисе не слышал.

— Я никто. Правда. Ни стипендии Родса, ни поста главного редактора. Ничего. Да и вопрос я запорол. Подумать только, отказаться отвечать! Что на меня нашло?

— Эй, а я считаю, это было круто — ты бросил вызов системе. Фокус в том, что Бернини знает твое имя. В первый день! Этот старикан делает президентов. Вон, все только о тебе и говорят. Она не взглянет абы куда.

Найджел кивнул куда-то вдаль. Я посмотрел через аудиторию и успел перехватить взгляд голубых глаз Дафны Гудвин. Она отбросила волосы и отвернулась.

— Ты напоминаешь мне молодого Клинтона, — сказал Найджел, вставая и взъерошив мне волосы на прощание. — Отныне я не отпущу твои фалды. Молю о покровительстве, черт побери!

Весь день я бегал по делам. Книжный магазин в университетском городке оказался двухэтажным зданием, примостившимся между ностальгическим ателье и закусочной с гамбургерами «Изис». Нужно было купить книги по остальным предметам первого семестра: договорное право (преподаватель — профессор Грубер, кругленький человечек с коротенькими ручками, в очках с толстыми квадратными стеклами, за которыми его глаза прятались где-то далеко-далеко), имущественное право (профессор Рамирес, суровая дама с длинным тонким носом и водянистыми глазами), конституционное право (профессор Мюлинг с акцентом непонятного происхождения) и, конечно, деликты.[3]У меня почти неделя ушла на попытки понять, что вообще такое деликт. Говоря простым языком, если я врежу вам в нос или если вы поскользнетесь на льду, проходя по моему двору, — это деликт.

Я увидел учебник «Судебные навыки» и прихватил и его, решив посмотреть, нельзя ли применить что-нибудь оттуда на имитированном процессе над Томасом Беннеттом: это было одной из старейших традиций юридического факультета. Победившему гарантировали работу в верховном суде, если он не найдет иного способа сделать карьеру.

Я нес тяжелую стопку книг, чувствуя, что держу в руках кодекс человеческого поведения: здесь было все о том, что мы обещаем друг другу и как вредим друг другу, что можно взять и что нельзя отобрать.