Книга Сага о Щупсах - Том Шарп

К XIX веку Щупс-холл обрел вид большой и довольно удобной нортумберлендской усадьбы; его серые каменные стены с маленькими окошками никак не намекали на странные традиции, что продолжали существовать в умственном укладе самих Щупсов. Да, невозможно было найти в округе мужчину, готового приблизиться к любой мисс Щупс на расстояние досягаемости, и, хотя обычай боев в грязи со всеми жуткими последствиями остался в прошлых веках, память о тех чудовищных событиях все еще витала по округе. На самом деле память эта в некоторой степени поспособствовала процветанию Щупсов. Любой мисс Щупс довольно было появиться на рынке Бритбери, как все хотя бы сколько-нибудь женибельные мужчины мгновенно исчезали, а цены на скот падали, если леди пришла покупать, или подскакивали, если она продавала.

К 1830-м годам проблема нахождения мужа в Нортумберленде встала настолько остро, что лишь изобретение железнодорожного сообщения спасло семью от серьезных раздумий о том, не привлечь ли к деторождению мужчин из местного приюта для умалишенных — со всеми возможными вредоносными последствиями для грядущих поколений. И дело даже не в том, что женитьба на психе — такая уж экстраординарная задача. В прошлом несколько мужей оказались настолько бесплодны или неизлечимо импотентны, что приходилось идти на отчаянные меры — похищать случайных путников или платить непутевым торговцам с большими семьями. Не одному страннику, чей путь пролегал через Моуздейл, довелось попасть в кошмарную засаду, устроенную очередной миссис Щупс, облаченной в мужскую одежду, и под принуждением совершить противоестественный — по всей видимости — акт, после чего получить оглушительную дозу джина или опия и оказаться в канаве в милях от Щупс-холла.

Появление железных дорог все изменило. Стало возможным добираться до Манчестера или Ливерпуля и возвращаться с женихом, который, правда, не догадывался, что помолвлен, покуда его не приводили пред очи преподобного Щупса и не вынуждали произнести «да» в маленькой часовне на задах Щупс-холла. На тот факт, что некоторые подобные женихи уже состояли в браке и имели семью, радостно закрывали глаза, ибо таковое доказательство фертильности лишь добавляло женихам очков. Кроме того, у них был готовый и совершенно понятный повод сменить фамилию. В то же время осознание, что им грозит уголовное преследование и долгий тюремный срок за двоеженство, привязывало их к Щупс-холлу еще сильнее.

Но наибольшая незадача — первенцы-мальчики, когда была нужда в девочках, или того хуже — те миссис Щупс, которым не удавалось родить вообще ни одной особи женского полу. Закон о регистрации рождений и смертей 1835 года сделал старинный способ решать эту проблему удушением новорожденных мальчиков процедурой крайне рискованной. Семья все равно никогда и не признавала за собой подобных методов.

Проблема недостачи наследниц встала особенно остро перед миссис Россетти Щупс, которая, судя по всему, в принципе не способна была рожать девочек.

— Я не виновата, — рыдала она, произведя на свет седьмого мальчика. — Артура упрекайте.

Эта отговорка, впоследствии подтвержденная наукой, не удовлетворила ее сестер. Беатрис пришла в бешенство.

— Не надо было брать это животное, — фыркнула она. — Любой дуре видно, насколько он развратен и мужествен. Знаем ли мы в округе такого, у кого безупречная репутация производителя девочек?

— В Гингэм-Коулвилле есть Берт Дряншот. У миссис Дряншот народилось девять очаровательных девочек и… — начала было Софи.

— Берт-золотарь? Невероятно. Не видала мужчины уродливее, он же весь в прыщах… Уверена? — спросила Фэнни.

Софи Щупс была уверена.

— Не лягу я с Бертом Дряншотом! — истерически завопила Россетти. — Мой Артур, может, и не идеальный муж, но он хотя бы чистенький. Берт Дряншот — совершенный грязнуля.

Сестры сердито на нее воззрились. Ни одна Щупс никогда не отказывалась от выполнения долга. Даже во время чумы, когда другие усадьбы закрыли свои двери странникам, бесплодная вдовая Элайза Щупс смело притаскивала напуганных мужчин, искавших безопасности в удаленном Моуздейле, к себе в постель и оказывала им поддержку. Попытки ее, увы, не увенчались успехом — от чумы она и умерла. Но ее пример установил высокую планку для грядущих поколений Щупс.

— Ты ляжешь с Бертом Дряншотом, нравится тебе это или нет, — угрожающе сказала Беатрис.

— Артур будет вне себя. Он очень ревнивый.

— И бездарный муж. Он все равно ни о чем не узнает.

— Да узнает наверняка, — сказала Россетти. — Он очень неукоснительный любовник.

— Значит, мы позаботимся о том, чтобы эти дела перестали его интересовать, — сказала Беатрис.

Три месяца спустя Россетти более-менее пришла в себя после рождения сына, который был, как водится, отправлен в детский приют в Дарэме, а Артур Щупс получил сверхдозу снотворного, подсыпанного в суп, — он только и успел сказать, что суп удался лучше обычного, после чего уснул над вареной бараниной с морковью. Тем же вечером с ним весьма неудачно приключилась битая бутылка из-под бренди, и от этого приключения он так никогда и не оправился.

Тем временем Софи и Фэнни отправились в занавешенной коляске в Гингэм-Коулвилл за Бертом Дряншотом. Они застали его за обычным зловонным делом в два часа пополуночи, и, когда Фэнни, зайдя спереди, обратилась к нему с вопросом — якобы узнать, как проехать в Алэнуик, — Софи, вооруженная кистенем, лишила его сознания одним метким ударом по затылку. Оставалось лишь привезти его в Щупс-холл, где после того, как его отмыли, завязали глаза, произвольно умастили несколькими флаконами духов, накормили уймой устриц и толченым жемчугом, он исполнил свой долг в состоянии галлюцинаторного обморока, спровоцированного сотрясением мозга.

Даже Россетти сочла произошедшее, противу ожидания, не столь отвратительным и испытала даже некоторую скорбь, когда Берта накачали наркотиками и отвезли обратно в Гингэм-Коулвилл. Берт же Дряншот, оказавшись на крыльце родного дома нагишом и смердя парфюмом, испытал кулак жены и глубокое сожаление, что женился на такой жестокой несимпатичной женщине.

Артур Щупс чувствовал себя и того хуже. Лежа в Уэксэмской больнице, он болезненно осознавал, что́ с ним произошло, но, как ни силился, ни в какую не мог постичь, как и почему.

— Можно ли хоть что-нибудь сделать? — спрашивал он у врачей уже менявшимся голосом, но в ответ слышал лишь, что сделать с чем-либо уже почти ничего нельзя и не стоило ему пить столько бренди. Артур отвечал, что не помнит, как вообще пил бренди, даже каплю, ибо всю жизнь был трезвенником, но если врачи говорят ему правду и единственная радость его жизни окончательно для него потеряна, то уж будьте уверены, пить он будет как лошадь.

Решение Артура стать полновесным пьяницей укрепилось, когда девять месяцев спустя Россетти Щупс родила необычайно уродливую дочь, черноглазую и темноволосую, без единой черты, какие отличали всех мальчиков, коим он приходился отцом. Через год он умер глубоко озлобленным кастратом-алкоголиком, а довольно скоро вслед за ним сошли в могилу Россетти и ее дочь — обе подхватили воспаление легких крайне холодной и сырой зимой.