Книга Ожерелье королевы - Александр Дюма

— Ваша светлость! Буржуа обедают в два часа, судейские обедают в три, дворяне обедают в четыре.

— А я?

— Ваша светлость пообедает сегодня в пять.

— Ого! В пять!

— Да, ваша светлость, как и король.

— Почему как король?

— Потому что в списке гостей, который я имел честь получить от вашей светлости, значится имя короля.

— Отнюдь нет, вы ошибаетесь: мои сегодняшние гости — простые дворяне.

— Ваша светлость, несомненно, изволит шутить со своим покорным слугой, и я благодарю вас за честь, которую вы мне оказываете. Но граф Гаагский, один из гостей вашей светлости…

— И что же?

— Да то, что граф Гаагский — король.

— Я не знаю короля, который носит это имя.

— В таком случае пусть ваша светлость простит меня, — с поклоном сказал метрдотель, — но я думал... я предполагал…

— Размышления не входят в круг ваших обязанностей. Предположения — не ваш долг! Ваш долг — читать мои приказы без всяких комментариев! Когда я хочу, чтобы люди о чем-то узнали, я говорю об этом: раз я не говорю, значит, я не хочу, чтобы это стало известно.

Метрдотель еще раз поклонился, и на этот раз так почтительно, как если бы разговаривал с королем.

— Итак, — продолжал старый маршал, — поелику у меня сегодня обедают только дворяне, соизвольте подать обед в обычное время, то есть в четыре часа.

При этих словах лицо метрдотеля потемнело так, как если бы ему прочитали его смертный приговор. Он побледнел и согнулся под этим ударом.

Потом выпрямился.

— Да совершится воля Господня, — произнес он со смелостью отчаяния, — но ваша светлость пообедает сегодня не раньше пяти.

— Почему и каким образом? — выпрямляясь, вскричал маршал.

— Потому что физически невозможно, чтобы вы, ваша светлость, пообедали раньше.

— Вы, если не ошибаюсь, служите у меня уже двадцать лет? — спросил маршал с гримасой на своем еще живом и моложавом лице.

— Двадцать один год, один месяц и две недели, ваша светлость.

— Так вот, к этим двадцати одному году, одному месяцу и двум неделям не прибавится ни одного дня и ни одного часа! Слышите? — кусая тонкие губы и хмуря подкрашенные брови, произнес старик, — с сегодняшнего вечера ищите себе другого господина! Я никогда не слышал, чтобы в моем доме произносилось слово «невозможно». И не в моем возрасте привыкать к этому слову. У меня нет для этого времени.

Метрдотель поклонился в третий раз.

— Сегодня вечером я уйду от вашей светлости, — сказал он, — но до последней минуты я буду служить вам, как подобает.

И он, пятясь, сделал два шага к двери.

— Что значит «как подобает»? — вскричал маршал. — Имейте в виду, что в моем доме все должно быть так, как подобает мне, — вот как подобает. Я хочу пообедать в четыре часа, и коль скоро я желаю обедать в четыре, то мне не подобает обедать в пять.

— Господин маршал! — сухо отвечал метрдотель. — Я служил экономом у принца де Субиза и управляющим у принца-кардинала Луи де Роана. У первого из них его величество король Французский обедал раз в год; у второго его величество император Австрийский обедал раз в месяц У господина де Субиза король Людовик Пятнадцатый напрасно называл себя бароном де Гонесом — король есть король. У второго из них, то есть у господина де Роана император Иосиф напрасно называл себя графом Пакенштейном — император есть император. Сегодня господин маршал принимает гостя, который напрасно называет себя графом Гаагским, — граф Гаагский все равно остается королем Шведским. И либо сегодня вече ром я покину дворец господина маршала, либо графа Гаагского примут как короля.

— Но ведь это-то я и запрещаю вам, господин упрямец! Граф Гаагский желает соблюсти самое строгое, самое точное инкогнито. Черт возьми! Мне хорошо знакомо ваше глупое тщеславие, повелители салфеток! Не корону вы чтите, а прославляете самих себя за наши денежки!

— Я не думаю, что ваша светлость серьезно говорит со мной о деньгах, — кисло заметил метрдотель.

— Да нет же, нет, — почти смиренно ответил маршал. — Деньги! Кой черт говорит вам о деньгах? Не увиливайте, прошу вас. Повторяю: я не желаю слышать здесь никаких разговоров о короле!

— Да за кого вы меня принимаете, господин маршал? За последнего дурака? Никто и слова не скажет о короле!

— В таком случае, не упрямьтесь и подайте обед в четыре.

— Не могу, господин маршал, ибо в четыре я еще не получу того, что мне должны привезти.

— Чего же вы ждете? Какой-нибудь рыбы, как господин Ватель?

— Ах, господин Ватель, господин Ватель! — вздохнул метрдотель.

— Вас огорчает сравнение с господином Вателем?

— Нет. Злосчастный удар шпагой, который нанес себе господин Ватель, обессмертил его [3]!

— Ах, вот как! Вы полагаете, что ваш собрат слишком дешево заплатил за свою славу?

— Нет, ваша светлость, но сколько других наших коллег страдает и пожинает скорбь или унижения, в сто раз более жестокие, нежели удар шпагой, и, однако, не становятся бессмертными!

— А разве вы не знаете, что для того, чтобы стать бессмертным, надо либо стать академиком [4], либо умереть?

— В таком случае, ваша светлость, лучше жить и состоять у вас на службе. Я не умру и буду служить вам так же, как служил бы Ватель, если бы его высочество принц Конде имел терпение подождать полчаса.

— О, да вы обещаете мне чудеса! Вы фокусник!

— Нет, ваша светлость, никаких чудес я не обещаю.

— Но чего же вы ждете?

— Вашей светлости угодно, чтобы я это сказал?

— Ну да, да, я любопытен.

— Так вот, ваша светлость: я жду бутылку вина.

— Бутылку вина? Объяснитесь, это становится интересно.

— Вот о чем идет речь, ваша светлость: его величество король Шведский, то есть, простите, его сиятельство граф Гаагский пьет только токайское.

— Ну и что же? Неужели я так обеднел, что в моих погребах не найдется бутылки токайского? В таком случае надо будет выгнать моего эконома.

— Нет, нет, ваша светлость: у вас есть еще бутылок шестьдесят.

— Так по-вашему граф Гаагский выпьет за обедом шестьдесят одну бутылку?

— Терпение, ваша светлость: когда граф Гаагский впервые приехал во Францию, он был всего-навсего наследным принцем; в ту пору он обедал у ныне покойного короля, который получил двенадцать бутылок токайского от его величества императора Австрийского. Вам известно, что молодое токайское приберегается для императорских погребов и что даже государи не пьют молодое вино, прежде чем его величество император не соизволит прислать им его?