Книга Судьбы моей калейдоскоп - Людмила Яковлева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дверь нашего телячьего вагона на протяжении всей дороги оставалась открытой. Днем мы сидели в ее проеме, свесив ноги. Должна сказать, что сама поездка не могла не произвести на нас грандиозного впечатления. Города и селения центральной Росси, привольные приволжские степи, могучая Волга, величественные Уральские горы, а затем бескрайние просторы Казахстана. Несмотря на то, что отправились мы в это путешествие совсем не добровольно, мы не были ни несчастными, ни жертвами. Мы были молоды, энергичны, природная веселость наша и жизнерадостность брали верх над неприятностями и неудобствами. Мы веселились, пели песни, шутили, а кое-кто влюблялся и был счастлив.
Кормили нас на станциях в военных столовых очень просто, но сытно. В меню чаще всего входила пшенная каша. Тут у нас никаких жалоб не возникало. У меня был огромных размеров фибровый чемодан, где помещались все мои пожитки. Я не помню, как было у других, но мне мой багаж доставлял массу хлопот и неприятностей. До сих пор при сборах в дорогу не могу ограничиться малым. У меня до сих пор проблемы с багажом. Ехали мы довольно долго, точно я не могу сказать, сколько, забыла уже. Как и полагается товарному поезду, ехал он не торопясь, долго стоял на переездах, пропускал другие поезда и грузы. На стоянках в поле мы выходили из вагонов, гуляли, собирали цветы. Когда прибыли в Курган, нас погрузили на грузовики и стали развозить по совхозам и колхозам – местам будущей работы.
Наша группа и еще несколько ребят попали на ток в совхоз Амангыльды. Сразу скажу, что Амангыльды – это герой казахского народа. Правда, что он геройского совершил, я не знаю и по сей день. Током оказалось пространство величиной с футбольное поле, чисто выметенное и засыпанное зерном. В нашу задачу входило периодически перелопачивать его для того, чтобы оно лучше сушилось. А во время дождя мы в авральном порядке сгребали его и закрывали брезентом, иначе вся работа пойдет прахом. Была у нас и механизация. Это очень похожее на снегоуборочную машину сооружение, которым раньше убирали снег на улицах города. Этот агрегат двумя «руками» загребал зерно на транспортерную ленту, с которой оно, в зависимости от поставленной задачи, либо грузилось на машину, либо разбрасывалось по полю для просушки.
Мы были бригадой, а бригадиром у нас был кореец, которого звали Ментаем. Раньше этот кореец вместе с семьей проживал где-то вблизи китайской границы. Но по страсти сталинских властей перемешивать народы и всех перемещать как можно дальше от мест их рождения и обитания, он был выслан в Казахстан. Для нас он был добрым и снисходительным начальником, правда, мы не испытывали его терпения и жили с ним мирно. Периодически он давал нам немного передохнуть, а потом ласковым голосом приглашал к работе: «Девчаты! Давайте айдайте, гуртайте!» И мы брались за свои лопаты. Другие работники совхоза звали нас девками. Я предполагаю, что, согласно деревенскому менталитету, это было обычное обращение к молодым женщинам. Но надо помнить, что все мы были девочками городскими, а в городском лексиконе слово «девки» имеет совсем другое значение. Мы обратились к директору совхоза и попросили, чтобы нас девками больше не называли. Наша просьба была уважена.
В связи с этим вспомнился еще один курьез. Возчик, который привозил нам воду и продукты на замученной лошаденке, материл ее почем зря. При очередном визите директора мы пожаловались на матерщинника. Директор при нас же строгим голосом сказал ему, чтобы при разговоре с лошадью он использовал только парламентские выражения. Возчик был потрясен и обижен до слез: «Да ведь она же другого языка не понимает! Она и работать не станет без крепкого словца!» Директор не поверил ему. Тогда мужичок решил продемонстрировать строптивость своей скотинки. Он начал ее понукать, лошадка ни с места. Тогда он, извинившись, покрыл ее трехэтажным матом. И что же, бедное животное резво побежало по дороге. «Вот видите!» – торжествующе воскликнул мужик. Этот вопрос мы оставили открытым. Но при нас возчик старался употреблять фольклоризмы как можно меньше.
Уж если я заговорила о мате, то доведу освещение этого вопроса до конца. В деревне, возле которой располагался наш маленький лагерь, жила местная дурочка. Это была симпатичная, круглолицая, крепко сбитая деваха с признаками отставания умственного развития. Вот уже если и говорить про матерщинников, то вот это про нее. В ее лексиконе, кажется, других слов и не было. Наши мальчики решили увеличить ее словарный запас и перевели весь мат на латынь. И теперь эта деваха кричала на все село: «Glans penis, mons pubis!» Или что-нибудь подобное.
Как известно, в Казахстан депортировали не только корейцев и финнов. В сталинские времена почти все приволжские немцы также оказались здесь. Но и вдали от родных мест они сохранили свой образ жизни, и их селения поражали красивыми, окруженными садами и обсаженными цветами домиками. Но меня больше всего удивляли местные ребятишки. Они еще не знали национальной розни, и все, и русские, и немцы, и казахи, играли вместе и общались на чудовищной смеси всех трех языков. Нас это особенно развлекало, так как мы и в школе, и в институте изучали немецкий.
Разместили нас в большой, человек на 15–20, палатке. Мальчики – в одной стороне, девочки – в другой. Спали прямо на земле. Вот тогда-то мы и узнали, зачем требуются чехлы для матраца. В эти чехлы мы напихали сено, которое нам привезли. Подушки также были набиты сеном. Вот так мы и спали. Для мытья привозили воду в бочках. Сначала нам привозили воду каждый день. Потом возчику, вероятно, стало лень ежедневно мотаться на ток, и нам объявили, что воду будут привозить через день. Вот тут-то мы взбунтовались и не вышли на работу. Приехал директор совхоза. Как всегда, разрешать наши проблемы. Вероятно, он был неплохой человек и хотел нам помочь. Мы сказали ему, что вполне согласны на наше скромное существование и весьма своеобразное питание в местной кухне, но от возможности помыться после пыльной работы на току
