Книга Опороченная - Вероника Ланцет

мне более привлекательной, чем детские разборки. — Почему бы нам не перейти к сути этого собрания, — киваю я им.

— Гуэрра, — выпаливает Амо, но тут же умолкает, когда Циско бросает на него мрачный взгляд.

— Я знаю, что ты только… — Циско смотрит на часы: — Двадцать один час, как вышел из тюрьмы, дядя. Но эта работа требует твоего опыта.

— Выкладывай. — Я откидываюсь назад, любопытствуя, что они скажут.

Прошло меньше дня с тех пор, как меня выпустили из тюрьмы, но не похоже, что у меня есть какие-то нерешенные дела. В конце концов, я отдал всю свою жизнь Фамильи. Из-за них я отсидел, но из-за них же я и вышел раньше срока.

Уголок моего рта приподнимается, когда я вспоминаю, как меня поймали полицейские. В глуши, не заботясь о том, кто может услышать или увидеть, я просто сорвался. Мои кулаки были красными от крови, когда я бил уже мертвого человека. Я остановился только тогда, когда меня осветили фары.

Столкнувшись с неопровержимыми доказательствами, никто не мог ничего сделать, чтобы я ушел от ответственности. Поэтому меня обвинили в непредумышленном убийстве и приговорили к пожизненному заключению. Конечно, несколько взяток здесь, несколько угроз там, и мне удалось выйти на свободу досрочно.

Но это не значит, что время, проведенное за решеткой, не наложило на меня свой отпечаток. Черт, мне еще предстоит узнать, насколько сильно четыре стены и изысканная компания могут изменить человека за пять лет.

И у меня останется вечное напоминание, которое будет смотреть мне в лицо каждый раз, когда я буду смотреться в зеркало, неровные линии, пересекающие мое лицо, как вечное напоминание о том, что может случиться, когда ты самый ненавистный человек там.

Тюрьма не так уж приятна, когда ты являешься членом самой замкнутой преступной семьи на Восточном побережье. Может, я и не был на войне, но я привык спать с открытым глазом, чтобы избежать ножевого ранения в критические места. В любое другое место? Хорошо. Бывает. Но если царапина здесь, царапина там — это не повод для беспокойства, то смертельное ранение — да. Я все еще ценю свою жизнь, хотя это может и не казаться таковым.

— Что с Гуэрра? — Я скрежещу зубами, когда произношу это имя.

Они, причина, по которой мы — самая изолируемая преступная семья.

Конфликт с Гуэрра зародился на континенте, еще до того, как наши семьи приехали в Америку, чтобы начать новую жизнь. Есть разные версии, в зависимости от того, кого вы спросите. От земельных споров, предательства до просто ссоры из-за женщин — а когда их не было?

Насколько я понял, ссора произошла из-за одной конкретной женщины, которая играла с двумя мужчинами одновременно — Гуэрра и ДеВиллем.

Это было примерно на рубеже веков, и оба мужчины были слишком горды, чтобы признать, что их обвели вокруг пальца. Вместо этого они решили решить дело очень публичной дуэлью, в результате которой оба погибли. Семьи были в ярости и поклялись отомстить друг другу. Так началась игра в кошки-мышки, в которой каждая семья пыталась переиграть и уничтожить другую.

Причина конфликта могла быть ничтожной, но с каждым поколением вражда становилась все сильнее. А в нашем поколении конфликт только усугубился из-за личных разногласий между моим братом Джакомо и братом Бенедикто, Франко, которые в очередной раз поссорились из-за женщины. Поэтому наша семья пойдет на все, чтобы уничтожить Гуэрра.

В конце концов, как будто они же не пытаются сделать то же самое с нами. Но это игра в то, кто первым сможет перехитрить другого.

— Дочь Бенедикто достигла совершеннолетия, — говорит Циско, глядя на меня.

Наклонив голову назад, я поднимаю бровь, ожидая услышать всю историю.

— Он пытался выдать ее замуж за Агости.

— Смею надеятся, что это уже не так, — медленно отвечаю я.

Связь с Агости, одной из самых влиятельных семей Нью-Йорка, несомненно, дала бы Бенедикто преимущество, чтобы взять нас в оборот.

На протяжении многих лет нам удавалось держать их в своеобразном финансовом подчинении, не позволяя им заключать хорошие союзы или делать инвестиции. Это дало нам преимущество в отношениях с ними, но нам также было приятно наблюдать за их борьбой. В то время как их собственные дела идут достаточно хорошо, наше вмешательство гарантирует, что они никогда не смогут расти и расширяться.

На лице Циско появляется волчья улыбка, когда он наливает себе еще спиртного.

— Конечно. И нам даже не пришлось убивать жениха, — усмехается он, — хотя мы пытались.

— Он все еще жив? — интересуюсь я, испытывая одновременно шок и удивление. Шок — потому что я знаю, что Циско не играет, а удивление — потому что он был достаточно смел, чтобы преследовать сына Дона.

— Его смерть стала… ненужной. — Его глаза опасно блестят. — Он официально женат и вряд ли нарушит наши планы.

— Тогда зачем вы меня позвали, если у вас все продумано?

— Потому что, — Циско делает паузу, на его лице появляется однобокая улыбка, — война никогда не прекращалась. Война вечна, — его улыбка внезапно превращается в извращенную ухмылку.

— Верно, — добавляю я сухо. — И чем я могу быть полезен в этой вечной войне?

— Бенедикто ищет другого жениха, — закатывает глаза Амо. — И мы думаем, что у него есть несколько бизнесменов на примете.

— Рабочие интересы, — кивает Циско. — Мы не можем точно гарантировать, что он не обратится к кому-то еще, если мы не сделаем что-нибудь с его дочерью.

— И что у тебя на уме? — спрашиваю я, любопытствуя.

Циско может быть разным, но я никогда не слышал, чтобы он был жесток с женщинами. На самом деле, можно сказать, что по отношению к ним он самый человечный.

— Не волнуйся, дядя, — быстро говорит он, видя мое обеспокоенное выражение лица. — Она не такая уж невинная.

— Я удивлен, что Дарио до сих пор не трахнул ее, — вмешивается Амо, забавляясь. — Поскольку она трахается со всеми, — обращается он к своему кузену.

Я хмурюсь.

Независимо от нашей вражды с Гуэрра, я точно знаю, что Бенедикто — очень традиционный человек. Я сомневаюсь, что он позволил бы своей дочери сойти с рельсов, как они намекают.

— Объясни, — прошу я Циско, не обращая внимания на то, как Амо и Дарио дразнят друг друга своими бывшими завоеваниями.

— Она очень популярна в кругах высшего общества, и ходят слухи, — пожимает он плечами.

— И ты веришь этим слухам?

— Верю. У меня нет причин не верить. Есть множество рассказов о том, как она распутничает. А вечеринки, которые устраивают эти нувориши1, — присвистывает он. — Ты никогда в жизни