Книга Желание или защита - Лия Бруннер

него есть любящая семья, и все дается ему без всякого труда. Он похож на веселое шоу по телевизору, которое вы включаете после долгого дня, оно всем по душе, и его можно бесконечно растаскивать на цитаты. Уэст – лучший друг всей команды. И я ненавижу его за это.

Сидящий справа Колби Найт толкает меня локтем в ребра. Я перевожу взгляд и замечаю, как на меня пялятся Реми и Уэст.

– Эй, Митч! Ты слышишь? – звонкий голос Реми проносится по комнате.

Я провожу рукой по мокрым волосам, выдавив в ответ:

– Да, извини, просто задумался о предстоящих играх.

Брюс, чей шкафчик слева от моего, смотрит в нашу сторону так, словно пытается сказать, что лжец из меня паршивый.

– Я говорю, давайте все будем держаться подальше от штрафного поля. Нам не нужно набирать штрафы, ведь это дает большое преимущество команде «Ренегейдс».

Я киваю, подняв подбородок, и провожу языком по кромке своих зубов, пытаясь не реагировать на явный упрек. Но я знаю, что я его заслужил. В прошлом сезоне мне пришлось отсидеть пять игр и заплатить тысячи долларов НХЛ за то, что я ударил другого игрока. Я не виноват, что он сам это начал и в итоге порвал себе связки колена. Не вступай в борьбу, которую не сможешь выиграть.

Тренер Янг берет на себя роль вещателя, и все внимание переходит к нему. Он говорит что‐то о том, как нам нужно надрать задницу противникам в первой игре, но я пристально смотрю на Реми, его взгляд сфокусирован на мне. Видимо, не я один знаю, что после перерыва я особенно склонен к тому, чтобы получить штрафной бросок – и тем более против «Каролина Ренегейдс», нашего главного соперника в столичной конференции.

Через полчаса мы готовы к началу игры и занимаем позиции на льду. Я бросаю быстрый взгляд на трибуны, но девочки там уже нет. Зато я замечаю целую толпу девушек с плакатами, на которых написано, чтобы Уэстон Кершоу и Колби Найт на них женились, и отворачиваюсь, тихо ругаясь себе под нос. Нет ни одного подобного плаката с моим именем, что, в принципе, вполне нормально. Мне нравится оставаться в тени. Но это также напоминает о том, что я – головная боль команды… изгой.

Я практически чувствую, как закупоренная энергия и агрессия выплескивается из меня, словно потоки воды, бьющиеся о камни, – это мое самообладание не выдерживает под натиском накопленной энергии. Но я не могу позволить этому отразиться на сегодняшней игре.

Наконец эта чертова шайба падает на лед, и я делаю рывок вперед, вспоминая нашу тренировку. Ко мне присоединяется тридцать седьмой игрок из «Ренегейдс», я улавливаю краем глаз, как сбоку мелькает его белая майка. Это было ожидаемо. Мало того, что его болтовня переходит все нормальные границы, так еще и парень, которому я поставил подножку в прошлом сезоне, оказался его лучшим другом. Упс.

Я стараюсь не смотреть Илье Адрик прямо в глаза, боюсь, что этот злюка сразу превратит меня в камень.

– Андерсон! – Помимо акцента, он слегка шепелявит с капой в зубах.

Я стараюсь его игнорировать, но он продолжает перекрикивать толпу.

– Как Рождество, дружище? – От этих слов я прикусываю щеки изнутри так сильно, что вот‐вот хлынет кровь. Он продолжает: – Миленько и… тихо? Все как ты любишь?

В ответ я лишь разминаю шею до хруста.

Он ухмыляется.

– Или ты навестил папашу?

Остатки самообладания во мне мгновенно испаряются, за секунду до того, как мой кулак встретится с его лицом.

Глава 2

Энди

– НОА! Тащи свою пятую точку сюда! Мы опаздываем! Снова!

В конце я перехожу почти на шепот. Стою у лестницы, подперев рукой бедра.

Мой взгляд скользит по вещам, раскиданным по лестнице: стопкам чистого кое‐как сложенного белья, книгам, коробке из доставки «Амазона» по подписке (что, кстати, очень удобная штука, ведь только благодаря ей у нас в доме еще есть зубная паста). В общем, я осматриваю все то, что мы с Ноа сложили на ступеньки, искренне надеясь, что уберем это позже.

После еще одного взгляда на часы я вздыхаю.

Ноа выглядывает сверху, совершенно не обеспокоенный моей спешкой. По вороху темных волос и слипшимся ото сна глазам я понимаю, что он только встал. Хотя я лично поставила ему вчера будильник на 5:45.

В этом его трудно упрекать, никто в своем уме добровольно не встанет так рано. Увы, но я сама на это подписалась, когда нашла себе работу медсестрой. Ноа спускается ко мне. Этим утром он выглядит особенно угрюмо, поэтому я откладываю поучения на потом, достаю злаковый батончик из кармана моего медицинского костюма и протягиваю ему в качестве примирения.

Он молча принимает подношение, едва взглянув на меня своими темно‐карими глазами. Глазами, которые я одновременно люблю и от которых наворачиваются слезы. Такие же глаза были у мамы. Я чувствую, как мое сердце сжимается в груди. Я так по ней скучаю…

Отогнав эти мысли, я наклоняюсь, подняв рюкзак у моих ног. Ноа поворачивается ко мне спиной, чтобы я помогла ему его надеть. Так и не сказав ни слова, он хватает свою бейсболку с эмблемой команды «Ди Си Иглз» и выходит из дома.

– Тренировка по хоккею, – шепчу я себе под нос. Бейсболка напоминает мне о том, что сегодня мне нужно забрать Ноа с катка после работы.

Целых девять месяцев уже прошло с того момента, как я стала законным опекуном своего младшего брата, но до сих пор не могу запомнить его расписание.

Целых девять месяцев прошло, а он до сих пор почти не говорит. По крайней мере, со мной.

Девять месяцев, а это до сих пор ощущается, словно сон.

Может, спустя еще девять месяцев мы со всем этим разберемся. В этом я сомневаюсь.

Я подвожу его в школу на своей миниатюрной машине. Этот маршрут – для меня что‐то новенькое, впрочем, как и забота о ребенке, и переезд в Вашингтон… Как и, в общем‐то, все, что последовало за несчастным случаем, в котором девять месяцев назад погибли наши родители.

Я не давлю на брата и не пытаюсь заставить его заговорить со мной. Ему и так хватает проблем, которыми заняты его детские мысли. Ни один ребенок не должен проходить через такое. Его учительница говорит, что на уроках он все еще молчит и все еще влезает в споры с одноклассниками. Но вот его психолог утверждает обратное: он твердит, что они с Ноа потихоньку