Книга Гибель империи. Уроки для современной России - Егор Тимурович Гайдар

болезнью страдали многие, – слабое утешение. Это было с другими и давно. То, что происходит с нами, – реалии сегодняшнего дня.

Когда Петр I принял титул Императора Всероссийского, он лишь декларировал, что Россия является великой европейской державой. Величие и империя в это время были синонимами. Если учесть, насколько часто употребляется сегодня слово “империя” в политических спорах, трудно понять, почему его общепринятого определения, соответствующего современному контексту, нет. Словарь Даля определяет империю как государство, властелин которого носит титул императора, высшего по сану неограниченного правителя[8]. По словарю Ожегова, империя – монархическое государство во главе с императором[9]. Академический словарь русского языка дает два определения империи: монархическое государство во главе с императором или крупная империалистическая колониальная держава[10]. Нетрудно заметить, что все эти определения имеют мало общего со смыслом, который придается слову “империя” в современной России. Содержание термина в истории трансформировалось, стало пластичным. Позволю себе дать собственное определение этого понятия, близкое к сегодняшнему контексту. В данной работе под термином “империя” понимается мощное полиэтническое государственное образование, в котором властные полномочия сосредоточены в метрополии, а демократические институты (если они существуют) – либо, по меньшей мере, избирательное право – не распространяются на всю подконтрольную ей территорию.

В XX в. ярко проявились различия проблем, с которыми сталкиваются два типа империй: заморские[11] (Британия, Голландия, Португалия и др.) и территориально интегрированные (Австро-Венгрия, Россия и т. д.). В последних колонии не отделены от метрополии морем. Этносы, доминирующие в метрополии и вассальных территориях, живут рядом, тесно взаимодействуют.

Как показала история, особенно опыт второй половины XX в., империи распадаются. Отождествление государственного величия и имперскости делает адаптацию к утрате статуса великой державы непростой задачей для национального сознания бывшей метрополии. Эксплуатация постимперского синдрома – эффективный способ получить политическую поддержку. Концепция империи как государства мощного, доминирующего над другими народами – продукт, продать который так же легко, как кока-колу или памперсы. Чтобы рекламировать его, интеллектуальные усилия не требуются.

Проблема страны, столкнувшейся с постимперским синдромом, в том, что разжечь чувство ностальгии по утраченной империи легко. Призывы к ее восстановлению на практике нереализуемы. Сказать: “восстановление империи – благо для народа” – нетрудно. Этот лозунг обречен на популярность. Но реальность в том, что возродить империю невозможно.

Уникальный случай – восстановление в иных, коммунистических, почти неузнаваемых формах Российской империи в 1917–1921 гг. Это исключение, здесь все дело именно в иных формах, которые-то и слово “восстановление” строгого исследователя заставят взять в кавычки. СССР возник в результате братоубийственной Гражданской войны, невиданного в истории террора и гибели миллионов людей. В подавляющем большинстве случаев реставрация империй в силу обстоятельств, обусловленных долгосрочными тенденциями социально-экономического развития, невозможна.

В этом противоречии корень многих ошибок бывших метрополий в отношении к прежде подконтрольным территориям. Решение Англии и Франции вторгнуться в Египет, чтобы восстановить контроль над Суэцким каналом (1956 г.), до боли напоминает то, что в конце 2003 г. пытались делать российские власти на Украине[12].

Само формирование империй – продукт фундаментальных изменений в жизни общества. Они возникают и рушатся под влиянием исторических обстоятельств. Мечты вернуться в иную эпоху иллюзорны. Попытки сделать это приводят к поражениям. Опыт российских неудач в 2003–2004 гг. в Грузии, Аджарии, Абхазии, на Украине, в Молдове – продолжение “коллекции ошибок”, которые задолго до них делали другие. Но постимперскому сознанию принять этот факт трудно. Легче поверить в то, что нас победили не грузины или украинцы, а стоящий за ними “мировой заговор”. Если принимать решения в рамках этой парадигмы, можно, обидевшись на всех, продолжать делать одну ошибку за другой.

Ностальгия по территориально интегрированным империям сильнее, дольше, глубже, чем по заморским. Для почти трех миллионов судетских немцев (в Австро-Венгрии – представителей господствующего народа) было непросто адаптироваться к положению национального меньшинства в новом чехословацком государстве. Риторика, связанная с их положением, – одна из ключевых тем гитлеровской пропаганды перед оккупацией Чехословакии. При распаде территориально интегрированных империй (Австро-Венгрия, Германия, Россия, Турция, СССР) проблемы, подобные тем, с которыми столкнулись судетские немцы, становятся массовыми. Если не осознать это, трудно понять истоки войны сербов и хорватов, боснийскую трагедию.

Закат империи – постепенный, растянутый на годы процесс, когда и элиты и общество осознают безнадежность и бессмысленность попыток сохранить ее, – общество метрополии переживает легче, чем неожиданный крах[13].

Характерный пример – конец Германской империи. До начала осени 1918 г. германские власти убеждали народ, что победа близка. Когда в октябре-ноябре крушение немецкой военной машины стало очевидным, капитуляция – неизбежной, общество не было к этому готово. Отсюда легкость формирования мифа о “Германии, которая никогда не была побеждена на поле боя”, о “врагах, нанесших удар ножом в спину”. Под последними – явно или не явно – подразумевались социалисты. В крахе империи обвиняли еврейских революционеров и предателей, которым платила Москва, организовавшая забастовки в Германии в конце войны. Именно они, по мнению авторов этой версии, вынудили кайзера отречься от престола[14]. Эту фразеологию в середине 1920-х гг. используют бывшие руководители немецкой армии, те, кто в сентябре-октябре 1918 г. докладывал гражданским властям о том, что войну продолжать невозможно, мир необходимо заключать на любых условиях.

Многие немцы быстро забыли, как они ненавидели монархию в последний год войны, чувства, которые испытывали в октябре 1918 г., когда стало ясно, что кайзер и высшее командование обманывали народ. Они не знали, что именно генерал Э. Людендорф в октябре 1918 г. потребовал от нового канцлера Германии принца Макса Баденского заключения перемирия, дабы предотвратить военную катастрофу на Западном фронте. Монархия Гогенцоллернов не развалилась бы так быстро в ноябре 1918 г., если бы немецкое общество не было убеждено, что старый режим обанкротился.

Подобное быстро исчезает из исторической памяти. Общество не хочет об этом вспоминать. Кого интересует, что на деле произошло? Уязвленное поражением в войне общественное сознание нетрудно очаровать мифами. Гитлер говорил, что поражения августа 1918 г. были игрушкой по сравнению с победами, которые одержала до этого немецкая армия, что не они стали причиной капитуляции. По его словам, причиной поражения была деятельность тех, кто на протяжении десятилетий работал над уничтожением политических и моральных установлений и сил немецкой нации, благодаря которым нация может существовать[15].

Вспоминаются строки Пушкина: “Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад”. Исследователи истории Веймарской республики считают: то, что ее лидеры не были готовы предать гласности материалы об ответственности германского руководства за развязывание Первой мировой войны, – один из важнейших факторов, приведших республику к краху[16]. Миф о невинной, непобежденной, преданной, униженной Германии был оружием, которое руководители