Книга Беспросветная духовность. Старик и кладбище. - Анъе Фо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Также ж мы в…
— Да дела, очень важные, — тетка улыбается мне.
Золотых зубов оказывается еще больше, чем показалось вначале. Не рот, а прямо ювелирный магазин.
— Бывает, — успокаиваю нежданно нагрянувших посетителей, — Вы молодые, у вас дела.
Женщина преображается на глазах. Ох, уж эти зубы. Скорее всего, это у них семейный тренд, но определить сложно: дядька только угрюмо бубнит и совсем не улыбается. Еще с подозрением смотрит на плитку. Видимо чувствует, что с ней что-то не так, но не понимает, в чем проблема.
— Вить, смотри какие цветочки! На следующий год надо такие же посадить будет, — потом обращается ко мне, сверкая своей нцатикаратной улыбкой, — Это что бегонии или ноготки?
— Фиалки, — отвечаю любительнице пластиковых цветов, купленных у кладбищенских лоточников.
— Не знала, что есть такие расцветки.
Клетчатый Витек с растекшейся самопальной татуировкой на правом предплечье начинает переминаться с ноги на ногу и подкашливать.
Дальнейшее с небольшими отличиями повторяется почти каждый раз. Тетка лезет в кошелек, долго шарится в нем своей морщинистой рукой, и протягивает мне скомканную в трубочку банкноту:
— Нате вам за старания и заботу о Марьванне.
Отнекиваюсь:
— Не нужно. Я ведь…
— Берите, берите.
В этой сцене, для полноты эффекта, надо было обязательно поломаться. Протягиваю трясущуюся ладонь.
— Ой, какая у вас гладкая молодая кожа на руке.
Денежка перекочевывает ко мне.
— Да и на лице морщин мало. В чем секрет?
Глазастая какая — может контактные линзы? Но тут вмешивается Виктор:
— Галя, нам еще в Ашан надо успеть!
Мужикам пофиг, а вот от теток надо держаться подальше.
— Ну, раз вы тут уже прибрались, мы тогда, — услышав название популярного гипермаркета, родственница Марии Ивановны потеряла всякий интерес к разговору, — пойдем.
— Всегда работаю в перчатках и не ем после шести вечера, — бросаю вслед удаляющимся по узким проходикам обывателям.
Потом делаю вид, что осматриваю соседнее захоронение, и, дождавшись, когда родственники свернут за очередной поворот, выбираюсь из лабиринта. Стоя на асфальте разжимаю ладонь. Сотка: курам на смех. Конечно, я это делаю не ради денег, но все же, как-то за других мужиков обидно. От чего всем кажется будто работнику кладбища достаточно чекушки или какого-нибудь нехитрого пойла, сваренного старухой-самогонщицей. А некоторые прямо водку дают, дешевую сивушную, будто девяностые какие-то на дворе. Может, думают, что мы на этиловом спирте работаем или даже метиловом: кладбище-то рядом? Полагают нас этакой солью земли, которые питаются лебедой и хлебом, а живут в пригородах в обветшалых домиках с печным отоплением. Нет, мы вообще живем в бытовках, таких, что стоят около центрального входа, а топятся они по-черному! Что сними не так, с этими людьми?
Ну, вот и свежие могилы. Отвратительно беззастенчиво вывернутая наизнанку земля. Венки — пластмассовые попытки изобразить искреннюю скорбь и отдать никому не нужную дань уважения. А там, внизу, раздувшиеся новоиспеченные обитатели. Уже бесполезные для всех, еще бесполезные для меня. Это значит, что я уже почти добрался до сторожки.
* * *
«Ну что, Витек, приехали!» — говорю, глядя в зеркало заднего вида. Сегодня особенный день, поэтому я на машине. Аккуратно прикрываю бежевую дверцу доисторического седана. Ух, и припекает! У бытовок никого. Жара стоит уже целую неделю, поэтому работы у мужиков хоть отбавляй. В другое время я, как и обычно, наслушался бы шуток про мою колымагу, мол, не ровен час, развалится она на первой же выбоине прямо посреди дороги. «А на каком же еще автомобиле должен ездить старик? — всегда спрашиваю я, и сам же отвечаю, — На таком же, старческом». Древний дедуля на развалюхе из прошлого века никому не интересен. На дороге, иномарки нас брезгливо объезжают, гаишники отводят взгляд, и тормозят машину, едущую следом, а если и остановят, то уж совершенно точно не станут досматривать багажник. Что там может лежать у старика? И даже грабителям нечем поживиться в салоне со стандартной радиолой. Одним словом, мы давно списаны в утиль, но не похоронены. Ни дать ни взять призраки.
Захожу в одну из бытовок. И здесь никого. Внутри душновато, но терпимо. Радиоприемник, настроенный на ретроволну, передает музыкальный хит из совсем древней эпохи. Мелодия, как частенько водилось в те времена, украдена у какого-то иностранного исполнителя. Ставлю чайник на электроплитку. На столе, покрытом обрезком линолеума, в стопке с журналами должен быть сборник судоку. Где же он? Ага, попался! Лежит себе в самом низу пачки, никому не нужный, кроме меня, конечно. Да и мне он больше для антуража. Чем еще заниматься старику ночью на кладбище? Пока еще раз пробегусь по планам на сегодня. Глядишь, и время пролетит быстрее, а там и кладбищенские разъедутся, оставив меня наедине с мертвецами под гаснущим летним небом.
Выждав еще несколько часов, ночь подобралась и заползла на кладбище. В непроглядной тишине стрекочут кузнечики. Каждый раз тьма напоминает живым, что и они когда-нибудь окажутся здесь. Родившаяся где-то далеко в зарослях трель оставшегося без пары неудачника-соловья, разлетелась над полчищами могил. Где-то за лесом живые зажигают свет, а те, что помоложе предпочитают идти по краю, действуя в темноте, разыгрывают под простынями или на задних сидениях автомобилей трагедию под названием «маленькая смерть». Я вышел из бытовки. Распрямился. Вдохнул ночного воздуха. Снял очки с толстенными стеклами и убрал в карман спецовки. Сейчас, когда вокруг ни души они уже не нужны. Еще немного и глаза привыкнут к темноте, и мне будет достаточно лишь света луны и звезд.
Теперь надо действовать быстро: летом ночи короткие, а работы предстоит много. Загружаю в кузов пикапчика, переделанного из старого советского универсала, два мешка цементно-песчаной смеси, пару карт сварной проволочной сетки, пластиковую канистру с водой, ведро щебня, металлический тазик для замешивания раствора, лопату, лом, хотя мне он конечно без надобности, так на всякий случай. Еще прошлой ночью я отковырнул облицовку и раздолбил плиту под ней, и даже немного начал копать, а после уложил все обратно на фанерные листы. Лишнюю землю увез и распределил за бытовкой. Также в пикапе находится небольшой бензиновый генератор, и навален брезент: мужики оставили.
А теперь, главное. Поворот хромированного ключа с брелоком в виде милого мишки, символа олимпиады сорокалетней давности. Открываю багажник. Откидываю базальтовое одеяло:
— Ну, здоро́во, друг мой ситный! Заждался уже, небось? Потерпи немного: скоро уже последняя остановка.
Ни слова в ответ. Только булькает раствор в
