Книга Основы человечности для чайников - Екатерина Владимировна Шашкова

– преградил дорогу, схватил за руку или хотя бы подозрительно дернулся, Ксюха не выдержала бы и припустилась бегом подальше отсюда. Или, может, заорала бы. Или и то и другое одновременно. Но Людвиг стоял – и она тоже остановилась, уставилась на него настороженно.

Он все еще не выглядел опасным.

Впрочем, говорят, маньяки вообще редко выглядят опасными. Нормальными они выглядят, обычными, как все люди.

Но нормальным и обычным Людвиг тоже не выглядел. У него были странное имя, дурацкая стрижка (возможно, стрижкой это было полгода назад, а сейчас представляло собой неравномерно отросшее нечто) и тонкие обкусанные губы. И еще у него, похоже, и вправду болела нога. Он снова поджал ее, оперся о парапет, украдкой перевел дух.

– Можно в кафешку зайти, – сжалилась Ксюха.

В конце концов, ей помощь предлагают. Жизненно необходимую. Хоть и каким-то очень странным образом.

– Да у меня с деньгами не очень… В том смысле, что они вообще-то есть, но не здесь.

– В торговом центре недавно фудкорт открыли, там можно и просто так посидеть, не выгонят.

А еще там уйма народу и несколько выходов, один из которых возле туалета. Если что-то пойдет не так, можно отойти помыть руки и быстренько слинять.

– Далеко?

Он что, еще и не местный? Или придуривается?

– Не очень, минут пятнадцать пешком.

Людвиг задумчиво покусал губу. Затем, решившись, кивнул.

– Ладно, прогуляемся. Только… не против, если я тебя под руку возьму? А то из меня сегодня пешеход так себе.

Теперь задумалась Ксюха. Ненадолго.

– Если что – я буду орать и вырываться, – честно предупредила она, но руку все же подала.

Людвиг ухватился за нее, сжал чуть повыше локтя. Сказал вполголоса, словно самому себе:

– Не успеешь. – И щелкнул пальцами.

– А-а… – начала Ксюха.

И не закончила.

Потому что людная дневная набережная внезапно растворилась. Выключилась, как картинка в телевизоре. Исчезли влажный осенний воздух и шуршащие листья, деревья и река, асфальт и даже просто ощущение земли под ногами.

Не было яркой вспышки, темноты, света в конце тоннеля. Было просто странное ничто: без запахов, звуков, цвета.

Ксюха наверняка упала бы от неожиданности, но чужие пальцы все еще крепко держали ее за плечо. Недолго, пару секунд. Потом отпустили.

– …а-а, – закончила Ксюха.

То, что задумывалось как крик, в итоге оказалось чем-то средним между жалобным стоном и восхищенным вздохом. Причем ближе ко второму.

Потому что, когда Людвиг разжал руку, когда под ногами снова появилась опора, а перед глазами картинка, Ксюха обнаружила, что находится не на знакомой набережной, а в каком-то совсем-совсем другом месте.

* * *

Комната, в которой она оказалась, была квадратной. Или даже кубической: ровненькая такая, правильная – и почти пустая.

По центру одной из стен находился здоровенный камин, перед ним – ворох шкур, в углу – одинокое кресло. И все, больше никакой мебели и никакого декора. Будто кто-то решил создать в «Симсах» охотничий домик, но фантазии хватило только на деревянные стенные панели, а денег – на две двери и камин. На окна и люстру уже не хватило.

– Вот так-то лучше! – Людвиг с блаженным стоном повалился на шкуры и вытянул ноги к огню.

Ксюха осторожно поставила на пол бутылку из-под «Тархуна», мысленно досчитала до пяти – и с воплем ломанулась в ближайшую дверь.

Позднее она не раз пыталась понять, почему повела себя именно так, но всегда выходила ерунда какая-то.

То есть сначала все шло хорошо. Она, конечно, испугалась, удивилась и испытала еще целый ворох эмоций, но они были вполне понятными, человеческими. Любой испугался бы и удивился, оказавшись неизвестно где, непонятно как и в компании какого-то странного типа.

Ксюха поморгала, привыкая к смене освещения (на улице было пасмурно, но в комнате без окон – гораздо темнее), потопталась на месте, ущипнула себя (дурацкая попытка убедиться, что это не сон), глубоко вдохнула и пообещала себе сначала медленно досчитать до десяти, а уже потом задавать глупые вопросы.

Досчитать получилось только до пяти, а потом вдруг показалось, что в темноте раздался вздох. И тени какие-то странные по стене поползли. И пламя в камине вдруг взметнулось вверх и выбросило сноп искр, будто живое.

Просто показалось, ничего такого.

Но в следующее мгновение Ксюха обнаружила, что вопит и ломится в дверь.

– На себя, – подсказал Людвиг.

Дверь наконец-то поддалась, и Ксюха оказалась в ванной. Совершенно обычной, совмещенной с туалетом, как в хрущевке.

Висящее над раковиной зеркало отразило бледное испуганное лицо в обрамлении разноцветных волос – и вдруг пошло волнами. В глубинах стекла мелькнула оскаленная рожа с красными глазами, потом какие-то темные руки, больше похожие на когтистые лапы.

Это выглядело как в кино. Как в плохом кино: так же ненатурально, только мрачной музыки не хватало.

Какой-то частью мозга Ксюха прекрасно понимала, что ее просто хотят напугать. Понимала, что надо взять себя в руки, выпрямиться, рассмеяться и показать всем, что она видит глупые уловки насквозь. Но почему-то не получалось.

Точнее, почти получилось.

– Людвиг, прекрати этот цирк, – проговорила Ксюха, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Тебе нужна я сама, а не мой труп!

Зеркало разочарованно вздохнуло, моргнуло и убрало лапы, морду и прочие искажения реальности. Два настенных светильника, до этого притворявшиеся выключенными, разом вспыхнули и осветили кафель веселенькой бирюзовой расцветки, мохнатый коврик на полу и махровое полотенце, небрежно перекинутое через бортик ванны. Обстановка здесь была гораздо уютнее, чем в комнате, и даже отсутствие окон не так резало глаза, потому что кто вообще в таких местах окна делает?

Ксюха несколько секунд постояла на месте, убеждаясь, что кошмар закончился.

А потом дверь за ее спиной вдруг с грохотом захлопнулась, свет погас, зазвенело разбитое стекло, а по щеке скользнуло что-то холодное и склизкое.

«Я не боюсь!» – напомнила себе Ксюха, но все равно взвизгнула от неожиданности, шарахнулась в сторону, врезалась бедром в бортик ванны и едва не перевалилась через него внутрь.

Рот ей немедленно зажала призрачная рука. Вторая вцепилась в шею, сдавила – и едва зародившийся в груди крик оборвался на вдохе.

* * *

Говорят, дети помнят себя примерно с трех лет.

Ксюха помнила, кажется, с рождения, но урывками.

Вот первый класс, куда всех приводят родители, а ее – бабушка. В руках колючий и вонючий букет, новые туфли натирают, волосы заплетены так туго, что болит голова. Первоклашкам устраивают экскурсию по школе, рассказывают, что здесь есть даже – вау! – свой собственный бассейн. Ксюха стоит в толпе далеко от воды, но все равно слышит ее зов, плеск, журчащие переливы, видит отблески света на кафельных стенах. А потом роняет букет и в слезах выбегает из помещения.

Вот море. Потому что бабушка решила, что нелюдимой четырехлетней внучке нужно море – и там она обязательно станет, как все нормальные ребята, общительной и социализированной, будет играть в мячик, бегать наперегонки и плавать.