Книга Повелители Утра - Эдмонд Мур Гамильтон

Феррис.

— Сможем ли? Мы копались в этих руинах десятилетиями, а тайн становилось только больше. Но если бы я мог хотя бы на мгновение заглянуть в прошлое…

Он поднял глаза и увидел выражение лица Ферриса. Он замолчал, а затем, спустя мгновение, безрадостно рассмеялся.

— Хорошо, Феррис. Давай, говори, что думаешь.

— Я думаю, ты слишком много работал, Эд, — осторожно сказал Феррис. — Я думаю, тебе нужно отдохнуть от археологии, хотя бы на время.

— Другими словами, я и мои сны с перемещением во времени — сумасшествие.

— Я этого не говорил! И я так не думаю! Я не закоснелый научный догматик 19-го века, и я прекрасно знаю, что Рейн и ребята из парапсихологии обнаружили какие-то странные способности. Но это…

Он помолчал, очень тщательно подбирая слова:

— У всех нас бывают странные воспоминания, Эд. Сам акт воспоминания — это своего рода мысленное путешествие во времени, проецирование своего сознания в прошлое. Но я думаю, что человек может слишком сильно зацикливаться на этих странных видениях. Прямо сейчас ты слишком сильно зацикливаешься на этих загадках майя. Я бы лёг в постель и постарался забыть об этом.

И озабоченно добавил:

— И, ради бога, не рассказывай об этом нашим индейцам, а то они в суеверной панике удерут отсюда.

Мартин с горечью произнёс:

— Я не настолько сумасшедший.

Теперь он жалел, что вообще что-то сказал. Ему следовало бы научиться не делать так, потому что люди всегда реагировали подобным образом — все, за исключением нескольких психологов, которые знали о разуме достаточно, чтобы не быть слишком уверенными.

Он сказал:

— Ладно, — и лёг на свою койку, плотно задёрнув москитную сетку. — Доволен? Спокойной ночи.

Феррис на мгновение замешкался.

— Знаешь, Эд, я не подразумевал, что ты сумасшедший.

— О, конечно, я это знаю.

— Что ж, тогда спокойной ночи.

— Феррис…

— Что?

— Ты знаешь, я могу так делать.

Феррис посмотрел на него сверху вниз и, казалось, попытался придумать, что на это сказать. Затем он повернулся и вышел.

Мартин, лёжа во влажной темноте, думал, что стоило держать рот на замке. С тех пор как он в детстве рассказывал другим подросткам о том, что он «видел», реакция всегда была одинаковой.

Может быть, они были правы? Может быть, это была просто форма самогипноза, которая ничего не значила?

— Будь я проклят, если это так, — пробормотал он. — Я могу вернуться, я всё ещё могу вернуться. Может быть, всего на мгновение, но даже мимолётное знакомство с древней цивилизацией майя могло бы раскрыть тайну затерянного мира.

Желание сделать это снова взяло его за горло. Коварное, утончённое искушение поющей тьмы, за которой скрываются невероятные мгновения необыкновенных видений…

Он застонал про себя. «Какого дьявола? Почему я проклят этой штукой? Она исковеркала всю мою жизнь…»

«Штука» сделала своё дело, безвозвратно повернула его жизнь в сторону пыльного прошлого. В то время как другие люди жили настоящим или устремлялись в будущее, к великим завоеваниям космоса и материи, он провёл годы, одержимый изучением древних эпох Земли и их загадок.

И эта загадка майя — величайшая и самая издевательская из всех. Если бы он мог хоть на мгновение прозреть, если бы мог отпустить себя и провалиться за чёрную завесу, как он это делал раньше, во тьму…

И снова тьма поднималась в его сознании, как когда-то, наваливаясь на него, снова унося его!

Мартина охватила паника, смешанная с нетерпением, когда он смутно осознал, что слишком долго думал об этом, что начал сдаваться. Он не должен сдаваться, он не должен возвращаться. Опасно!

…Но было уже слишком поздно, он уходил, дрейфуя по тёмным волнам, в сонном полузабытьи сознание Эдварда Мартина полностью отделилось от клеток мозга, в которых оно обитало, нематериальная паутина силы, движущаяся по незнакомым измерениям, как и прежде….

Темп — или ощущение его — нарастал. Его словно подхватило какое-то неосязаемое течение, всё быстрее и быстрее увлекая в небытие. Смутный сигнал тревоги пронзил его сознание. Такого стремительного движения с ним никогда раньше не случалось. Что-то было не так….

Не так! Ужасное стремительное течение неслось вперёд, прорываясь в полной тишине из темноты в темноту, увлекая его за собой. Он пытался бороться с этим, но не знал, как. Он почувствовал опасность, погибельную угрозу, от которой его разум не мог убежать, и на мгновение вспомнил все предупреждения.

Удар! Внезапная, ни с чем не сравнимая, сокрушительная боль, сквозь которую ошеломлённые электроны пронеслись, как падающие звёзды по небесному своду. И после этого не осталось даже воспоминаний о страхе.

II

Мартин смутно осознал, что его кто-то трясёт. Его трясли физически, трясли его тело. Он чувствовал, как чьи-то пальцы впиваются в плечо, а где-то далеко-далеко раздаются голоса. Значит, он был в безопасности. Он снова лежал на своей койке, и Феррис был рядом и пытался разбудить его.

Реакция, более сильная, чем породивший её ужас, вызвала у него приступ рвоты, и он попытался встать. А затем, как обычно, потерял сознание.

Снова тряска и настойчивые голоса. Мартин застонал. В лицо ему плеснули тёплой дурно пахнущей водой. Кашляя и задыхаясь, он с трудом попытался принять сидячее положение. К нему вернулись осязание и слух. Он моргнул, чтобы прояснить затуманенное зрение, и удивился, почему бьют барабаны и почему так много криков. Должно быть, в лагере что-то произошло…

— Феррис, — выдохнул он. — Феррис!

Появилось лицо. Соткавшись из тумана и колеблющихся очертаний, оно медленно-медленно прояснилось и обрело форму. Бородатое лицо, загорелое, хищное, жёлтое от застарелой лихорадки, увенчанное побитым стальным колпаком. Два чёрных, налитых кровью глаза пристально всматривались в него.

— Феррис? — прошептал Мартин и затих. Его сердце забилось с глухим стуком.

— Педро! — закричало лицо. — Педро, проснись!

Оно говорило по-испански. Руки, похожие на медвежьи лапы, протянулись к Мартину и не без злобы принялись трясти его, пока у него не застучали зубы. — Ты слышишь меня, Педро? Через час мы выступаем!

Мартин уставился на бородатого мужчину с ввалившимися щеками и в стальном колпаке. Затем он повернул голову. Рядом с ним, наклонившись, стоял ещё один человек, но это был не Феррис и не кто-нибудь из его знакомых, и его не было в хижине рядом с раскопками, а вокруг было много людей, которые кричали, перекрывая грохот барабанов…

Он обрёл дар речи и закричал. Огромная ороговевшая ладонь зажала ему рот. Он кусал и рвал её, и она исчезла, чтобы тут же вернуться и довольно сильно ударить его по голове. Он