Книга Метель - Мари Вентрас

он сказал, то, черт возьми, ему есть о чем беспокоиться. Пацану же едва десять лет, а у этой, которая с ним, мозгов ни на грош. Я спросил: «Что будем делать?» Ответ меня не обрадовал: «А ты сам как думаешь? Искать». Оказывается, есть вещи и похуже, чем Клиффордово пойло. Может, я бы даже отхлебнул его малость еще.

Фриман

Я всю ночь глаз не сомкнул с этой погодой. Ветер вокруг такой сильный, что не знаю, как еще дом стоит. Стены словно зажаты в тиски шквалом ветра и снежными сугробами. Бог знает, как мне удастся выбраться наружу, когда все закончится. В первую снежную бурю, которая случилась здесь на моей памяти, я два дня не мог вылезти из дома. За дверью намело добрых пять футов снега, а оконные ставни было никак не открыть, я их по глупости закрыл снаружи, — ошибка новичка, как сказал мне Бенедикт. Пришлось лезть под крышу — это в мои-то годы — и спускаться на веревке из чердачного окна. Операция прошла не совсем как было задумано. При падении я вывихнул плечо, но все равно пришлось взяться за лопату и грести снег здоровой рукой, пока не нашел, чем зафиксировать вывих. В этот раз я постарался все расчистить по максимуму вокруг дома в надежде, что так выберусь. До такого сам не додумаешься, это наука выживания. Там, откуда я родом, люди не беспокоятся о том, что выпадет снег и завалит выход из дома. Там не бывает снега, нет ни единой снежинки, и, если б мне дали выбор, я бы сто раз предпочел оказаться у себя, а не в этом краю, где меня замучил ревматизм. Холод, влажность не годятся для моей старой туши. И надо мне было пережить все, что выпало на мою долю, чтобы под конец замерзнуть, как сухая коряга. Что же тогда я здесь торчу? Думаю, раз Он захотел, чтобы она встретилась мне на пути и чтобы я заживо схоронил себя здесь, на краю света, на то была веская причина. Господь Бог знает, что я грешник, но если Он имеет на меня какие-то виды, буду ждать, пока не пойму. Буду мерзнуть и ждать сколько положено. Да и выбора у меня, честно говоря, нету.

Бесс

Ничего не видно. Снег летит от земли вверх, закручивается вихрями, и если поднять глаза, то небо — сплошное гороховое пюре. Воздух бесцветен, словно исчезли все привычные краски, словно весь мир растворился в стакане воды. Жаль, что я плохо слушала, когда Бенедикт рассказывал малышу, как происходит снежная буря. Может, тогда я знала бы, что нужно делать — кроме того, что не выходить из дому, — это точно, только поздно жалеть. Я отворачиваюсь от ветра, утыкаюсь в какую-то каменную глыбу. А вдруг это впавший в спячку медведь — тогда все мои проблемы решены. Я не в состоянии решить, что делать дальше, но я превращусь в снежную бабу, если не буду двигаться. Я же не совсем идиотка, понимаю, в какую передрягу попала. Я должна сдвинуться с места и либо искать мальчика, либо вернуться домой за Бенедиктом, хотя, если я вернусь одна, он мне уши оторвет. Назад мне нельзя — как ему объяснить, слишком много надо рассказывать. Он крепкий парень, но есть вещи, которые слушать слишком трудно. В любом случае, я не могу бросить мальчика. Я даже не знаю, куда идти, значит, пойду прямо, куда глаза глядят, — наверно, и он шел так же. Иногда дети глупят, делают что-то совсем наобум, даже такие вундеркинды, как он. Так что и я буду действовать наобум, пойду прямо. Вряд ли можно придумать что-то лучше.

Бенедикт

Коул собирается дико медленно, тормозит, еле шевелится. Честно говоря, я его понимаю. Кому хочется вылезать из дома в такую погоду? Жизнь тут даже и без снега нелегкая, а в бурю просто чувствуешь себя как в дьявольской утробе, по словам Фримана. Его я решил не дергать. Он слишком стар и видит уже неважно. Не понимаю, что ему тут понадобилось. Честно говоря, я здорово повеселился, когда он приехал сюда два года назад со своим фургончиком и во всем новом. Прямо как с картинки: моложавый пенсионер собрался отдохнуть на природе. Только пенсионер оказался один как перст в дикой глуши, такое в рекламных проспектах встречается нечасто. А главное, он был единственным черным в округе и казался таким же неуместным на фоне нашего пейзажа, как и она, когда прибыла сюда в бархатной мини-юбке и белых ковбойских сапогах. Глядя на него, не скажешь, что он прямо любитель суровой жизни на фоне дикой природы, хотя для своего возраста он в хорошей форме, — и вряд ли Клиффорд или Коул, которые каждый вечер пьют, в его годы так сохранятся. Я думал, что в первую зиму он в своих перчатках и вязаной шапочке не продержится: не та экипировка. На вопросы о том, чем он занимался до прибытия сюда, Фриман всегда отвечал уклончиво, разве что не скрывал, что в юности был солдатом. Возможно, это объясняет, как он все же выстоял, несмотря на климат. В первый год ему никто не помогал. На Севере есть, конечно, взаимовыручка, но рисковать своей жизнью ради чужака никто не станет. Один раз я помог ему поменять ремень на снегоходе. Фриман купил его у Клиффорда, старого пройдохи. Некоторые вещи здесь не стоит покупать с рук. Если владелец от чего-то избавился, значит, есть на то веская причина. Снегоход так часто выходил из строя, что Фриман в конце концов изучил от корки до корки всю инструкцию, которую милостиво отдал ему Клиффорд. Вряд ли то была большая жертва с его стороны, он эту инструкцию даже не распечатывал, так и отдал в целлофане, — может, он вообще не умеет читать? Фриман полностью разобрал машину, все отладил, и теперь она работает лучше, чем мой снегоход, — но это несложно, у меня машина все время барахлит. Я видел, что Клиффорда это задело: чужак сумел отремонтировать машину, а он сам не справился. Он же так радовался, думал, что здорово его провел, сбыл никчемную рухлядь, а в итоге сам остался в дураках. Я еще тогда подумал: есть