Книга Да будет благословенно имя ее! - Дарелл Швайцер

существовании которых в современной Александрии я даже и не подозревал. Я утратил чувство направления. Я знал, что море находилось… где-то там, но все меньше и меньше представлял, где именно это «там».

Закутанная в покрывало женщина шла немного впереди. Поначалу я ловил изумленные взгляды прохожих при виде местной жительницы, появившейся без сопровождающего мужчины, да еще с идущим следом европейцем. Многие при встрече отводили взгляды, кое-кто сердито бормотал и даже показывал на нас пальцем. Возможно, они считали ее женщиной легкого поведения, а меня — ее спутником на эту ночь.

В любом случае это не имеет значения. Я был в совершенно незнакомой мне части города, как будто перенесся в Средневековье. Здесь не было газовых фонарей, не встречалось никаких признаков присутствия французов или англичан. Архитектура и обстановка в этих местах напоминала задворки Каира — те же темные арки поперек улиц, те же нищие в окружении животных, устраивающиеся на ночлег по углам. Откуда-то доносилось пение — заунывная арабская песня под мягкий рокот барабана.

Как бы ни был я безрассуден, как бы ни был околдован или загипнотизирован, я все же черпал уверенность в тяжести револьвера, оттягивающего правый карман пиджака.

Скарабея я опустил в левый карман.

Мы подошли к двухэтажному белому оштукатуренному дому с двойными черными дверями, выходящими на улицу. Откуда-то изнутри слышалось молитвенное пение. Но час мусульманской молитвы, как мне было известно, уже миновал, да и пение не было на него похоже, как не было похоже и на молитвы арабов.

Двери оказались незапертыми. Моя провожатая в покрывале толкнула створки и пригласила меня в просторный портик. Я с любопытством осмотрелся. Гладкие красно-черные мраморные колонны высотой около двадцати футов поддерживали купол, расписанный звездами смутно знакомых созвездий. В многочисленных нишах мерцали маленькие керамические светильники древнего образца, составлявшие все освещение. Я побывал во многих домах Александрии, видел многие другие города Египта, но ничего подобного не встречал, если не считать отдаленно похожей модели реконструкции древних развалин. Место просто дышало стариной, как будто всплыло из времен фараонов.

Закутанная в покрывало женщина повернулась ко мне и заговорила опять на том же странном греческом наречии:

— Подожди здесь, я объявлю о твоем приходе.

Она вышла в другую дверь, и я успел услышать, как мужской голос на том же греческом языке произнес нечто вроде: «А, правоверная Хармион, ты вернулась». Она что-то ответила, но дверь закрылась, и я больше ничего не смог разобрать.

Во время ожидания в атриуме я оставался в одиночестве и осмотрел несколько ниш и полочек на стенах. Обнаруженные артефакты вызвали у меня огромное изумление — то были предметы эпохи ранних династий Египта, предметы, за которые Британский музей заплатил бы немалые деньги. И эти вещи не были похожи на копии. Поражало и их количество: маленькие статуэтки богов, фигурки для гробниц, ушабти и, что еще удивительнее, большой старинный бюст женщины с волосами, убранными в пучок на затылке, и повязкой вокруг головы, похожей на те, что носила древнегреческая знать. Эта скульптура, очевидно, датировалась более поздним временем и принадлежала эпохе Птолемеев, возможно ко второму или первому столетию до Рождества Христова.

Рядом с бюстом стояла серебряная чаша и лежал жертвенный кинжал. Великолепный. Ты знаешь, как я горжусь своим талантом отличать подлинные вещи.

Это была не подделка. Такая вещь могла быть обнаружена только в неразграбленной, неоткрытой гробнице — и вот тогда моя голова стала проясняться от затмения, насланного той колдуньей.

Я решил, что оказался в логове воров, тайных грабителей гробниц, и в их целях не было ничего романтического и таинственного, просто желание провести грязную сделку и продать украденные артефакты. Я не слишком испугался за свою жизнь, но снова порадовался, что взял с собой револьвер.

Затем кто-то вошел, и я положил кинжал на место.

— Блистательный Макферсон, добро пожаловать в мой дом, — произнес кто-то не по-английски, не по-французски, даже не по-арабски, а все на том же странном, полуклассическом греческом языке. Он настолько исказил мою фамилию, что я с трудом ее узнал.

В дверном проеме стоял мужчина неопределенного возраста, но старше меня, как мне показалось, хотя и без всяких признаков старческой слабости. На нем было свободное одеяние, что-то вроде платья, но не похожее на арабское. И тут до меня дошло — он был одет так, как одевались древние. Тогда я многое понял: и предметы в комнате, и его одежда, и наречие — все относилось к одному и тому же времени. Он говорил на греческом языке эпохи Птолемеев, которого я до сих пор ни разу не слышал. Я понимал, о чем он говорит, но речь была настолько же далека от классического греческого языка, насколько современный английский — от языка Чосера.

— Хармион сделала отличный выбор…

— Выбор? А теперь послушайте…

Но как только его взгляд встретился с моим, он оказал то же гипнотическое и успокаивающее действие, что и взгляд Хармион. Этот человек выглядел очень и очень старым. Глядя в его глаза, я чувствовал себя так, словно падаю в бездонную яму, в бескрайние глубины вечности.

— Сюда, пожалуйста.

Меня проводили через дверь в весьма необычную столовую и предложили прилечь на кушетку, как это делали древние, а тем временем накрыли на стол. Мои мысли снова затуманились и метались сразу в нескольких направлениях. Я хотел, но не задал вопрос о том, откуда им известно мое имя, поскольку совершенно точно не представился Хармион, если это было ее настоящее имя, так что женщина не могла им ничего сказать, если только не прочла мои мысли.

Позже я понял, что «бессмертные», существа, прожившие две, три, а то и четыре тысячи лет, действительно могли читать наши мысли, потому что мы для них были даже не детьми и все наши помыслы были им знакомы и очевидны, как ограниченный набор трюков собаки или кошки, исполняемый на радость хозяину.

Но я забегаю вперед.

Босые слуги в простых туниках бесшумно подали роскошные — я не преувеличиваю — кушанья. К нам присоединилось еще около дюжины человек, среди них был хозяин дома, назвавшийся Исидором, Хармион, еще одна женщина, не молодая и не старая, а, как и Хармион, совершенно неопределенного возраста и другие… греки. Все они ложились на кушетки, все изредка обменивались фразами на том же древнем диалекте.

Мне показалось, что никто не увлекался едой, а некоторые и вовсе ограничились несколькими глотками вина.

Все происходило как в каком-то зловещем романе.

— Рассматривайте это как сцену из романа, — обратился ко мне Исидор. — Вообразите, как