Книга Волк - Саша Станишич

в автобус. Сонный пенсионер отмечает мое имя в списке. Надеюсь, по мне видно, что я не в духе. Однако снаружи все продолжают болтать – мое настроение никого не интересует.

Несколько родителей обступили девушку с дредами и молодого человека с козлиной бородкой – должно быть, вожатых, проводящих последнюю консультацию. Мамы в их числе нет, и среди других родителей тоже. Она стоит, прислонившись к нашей машине, и курит. Как матери-одиночке ей часто сочувствуют, подходят к ней, спрашивают, как дела, не нужно ли ей чего. Думаю, маме это совсем не нравится.

А сейчас к ней никто не подходит. Может, потому что она курит? Мать-одиночка, да еще в одиночку курит – для других это слишком.

А может, мама затем и курит, чтобы к ней не подходили?

А мне бы хотелось, чтобы к ней все-таки кто-нибудь подошел.

Заметив меня у окна, она весело машет. Рада, что я уезжаю, думаю я.

Это, конечно, полный бред. Ведь мама улыбается не себе, а мне. Уж в чем-чем, а в улыбках я разбираюсь. Между пальцев зажат окурок – дымовой мини-сигнал.

В горле у меня комок – сам не знаю отчего. Потому что уже скоро по ней соскучусь?

Я бы, конечно, ни за что в этом не признался. А потом все-таки машу ей в ответ.

III. Что бы ты обрек на вымирание, будь твоя воля?

Я – в первую очередь комаров, потом оружие, потом – не говорить, как чувствуешь себя на самом деле, и, наконец, долгие поездки на автобусе. Хорошо хоть меня не укачало!

Зато пришлось пять часов слушать, как вожатый с козлиной бородкой, который представился Петром Питричем, «но вы можете звать меня Пит», читал вслух по громкоговорителю статьи из «Википедии» о каждой захолустной деревушке.

Вот ты когда-нибудь слышал о Панкетале? Да, есть такая община – мы ее проезжали. Судя по названию, там прикольно. Но основали ее вовсе не панки, как можно было бы подумать.

Панков, кстати, я бы не стал обрекать на вымирание. Ничего против них не имею.

У других вожатых тоже есть прозвища. Та, что с дредами, – Белла; мускулистая девушка в черной рокерской футболке и с татуировками – Зора; а пенсионер, который утром отмечал в списке имена, – Коко. Он проспал всю дорогу. Везет! Вообще-то фамилия у него Кориандр. Хотя нет, вряд ли. Просто он так неразборчиво представился, что теперь ему придется быть господином Кориандром.

Может, вожатым положено иметь прозвища, чтобы казаться круче и интереснее? Хотя любому ясно: чтобы быть крутым и интересным, надо круто и интересно говорить или действовать. А как тебя зовут – дело десятое.

Если только тебя не зовут Йорг и тебе меньше пятидесяти. Таким приходится несладко. С нашим Йоргом так и было. Он мог бы зваться как угодно – его все равно никто не считал бы интересным и крутым. Имя лишь все усугубляет.

И раз уж я упомянул Йорга, надо оговориться: я не наблюдаю за ним специально – он сам привлекает всеобщее внимание.

Точнее, это к нему привлекают внимание. Как? Критикуют каждый его шаг. Даже если он ничего особенного не делает – просто сидит и смотрит прямо перед собой. И все равно кто-нибудь подойдет и скажет: «Чего расселся? Куда пялишься?»

Вот, например, сегодня в автобусе. Йорг сел впереди. Может, хотел без помех смотреть через лобовое стекло – что тут такого? Или просто решил отсесть подальше от Марко и его дружков. Они, конечно же, всех растолкали и забрались в самый конец – ничего удивительного, что Йорг выбрал двойное сиденье наискосок от водителя.

Вот только вожатые тоже сидели впереди. Ходячая «Википедия» Питрич – прямо рядом с Йоргом. Он спросил Йорга, как его зовут. Йорг сказал «Йорг». Питрич спросил, рад ли Йорг поездке в лагерь. Йорг сказал «так себе». Откуда я это знаю? Просто Питрич не выключил микрофон, и весь автобус слышал каждое слово.

Потом они поговорили об автобусах – о чем еще говорить, когда в нем сидишь. Будь на месте Йорга кто-то другой, все бы просто посмеялись над оплошностью с микрофоном и тут же забыли.

Но это же Йорг. Я знал, что сзади непременно посыплются дурацкие комментарии, и не ошибся.

– Подлиза! – крикнул на весь автобус кто-то из близнецов Дрешке – кажется, Дрешке-2. Какой смысл подлизываться к вожатым? Чтобы тебя будили на десять минут позже остальных? Полный бред.

Ну вот. Питрич повернулся на сиденье, будто хотел что-то сказать, но ничего не сказал, а только выключил микрофон, потом снова включил и, поглаживая козлиную бородку, стал читать статью из «Википедии» о захолустном городке Финовфурт.

Йорг тоже ничего не сказал, Йорг достал кубик Рубика и крутил его, и крутил, и крутил – цвета так и мелькали у него в руках.

IV. Поневоле здесь

На подъезде к лагерю я пшикаю на себя спреем от комаров, и пол-автобуса вскакивает, чтобы открыть окна, но окна в автобусе не открываются. Я выхожу из автобуса, и в ту же секунду комар кусает меня в коленку.

Поляну из лесного рекламного проспекта не узнать. Трава гораздо выше, чем на фотографиях, – я уже слышу, как клещи цокают языками. Бревенчатые хижины впали в полудрему – они нам не очень-то рады и вообще не хотят никому служить жильем. Выцветшая древесина, пыльные окна, уныло свисают нити паутины. Завидев нас, хижины закатывают глаза.

Интересно, есть ли у клещей языки?

Посреди поляны колодец и неотъемлемый лагерный атрибут – кострище, вокруг кострища – несколько ветхих дощатых столов. Над колодцем вьется стая мошкары. Чуть подальше скрючилась баскетбольная корзина без сетки. (И, как выяснилось, без мяча.)

Прежде чем разойтись по хижинам, нам приходится собраться у кострища, и Питрич с улыбкой «предлагает» рассказать, кто чему рад – «здесь, на природе!».

– Я ничему не рад, – первым говорю я. – Я природу отвергаю!

Этого Питрич никак не ожидал.

– Как так? – искренне недоумевает он. – Природу отвергнуть нельзя – она же повсюду.

– В том-то и беда, – говорю я.

– Но ты здесь. – Питрич широко разводит руками.

– Поневоле, – говорю я. – Я здесь поневоле.

– Эй, не обращайте на него внимания! – Это Марко. Вместо того, чтобы меня игнорировать, он делает пару шагов в мою сторону, потом останавливается и говорит: – Я радуюсь… – Он указывает пальцем по кругу, будто ища кого-то. – Я радуюсь играм.

Он произносит это таким тоном, что