Книга Кофе с перцем - Даниэль Бергер

будут крутиться колеса арбы, а земля – она ведь такая же, как глобус, только большая – слетит с удерживающего ее стержня и разобьется о небесную твердь.

Поэтому простой веры учителю мне было мало. Как можно ссылаться в таком важном вопросе на каких-то греков, которые придумали все эти штуки и заставили остальных жить по своим правилам? Ужасно несправедливым казалось мне подчиняться грекам, тем более умершим так давно, что даже моя бабушка не помнила никого из них по имени.

И как-то раз я решил проверить самый невероятный и загадочный из всех известных мне тогда фокусов, а именно постоянство соотношения длины окружности и ее радиуса. Первым делом я вытащил из своего ботинка шнурок и привязал его к спичке, чтобы начертить круг. Потом я долго пылил по песку пяткой, рисуя все новые и новые круги – с помощью шнурка, рукава от рубашки и длиннющего седого волоса с головы моей бабушки. Результат измерения всякий раз подтверждал правоту ненавистных мне греков, а число π – со своими девятнадцатью известными учителю знаками после запятой и, по словам учебника, бесконечным рядом цифр после тех первых девятнадцати – не давало покоя.

Зачем Имеющему знание о каждой капле дождя и о каждой песчинке в море создавать число, знаки в котором сосчитать не под силу даже Ему? Или Он знает всё число целиком, и только нам оно недоступно? Но зачем тогда Он сокрыл его от нас? Может быть, на том конце π, после девятнадцати и еще плюс бесконечности знаков, восседает Он на престоле Своем?

Чтобы узнать это наверняка, я впервые в жизни зашел в библиотеку, и попросил книгу с числом π, и увидел в многоточии на конце длинного ряда цифр дорогу, уходящую прямо к звездному небу, и различил я в этом небе все 99 имен Аллаха.

Я спросил библиотекаря, почему люди не ищут новых цифр дальше, там, за многоточием, и он ответил, что в реальной жизни хватает и двух знаков, а значит, и искать дальше незачем, и печатать их – только бумагу зря переводить!

«Нет уж, – подумал я. – Разве может быть ненужной тропа, которая ведет к престолу Всевышнего? Так ли уж важно высчитывать, сколько яблок есть у Фатиха, если у Орхана их семь, и это в три раза меньше, чем у брата его Фатиха? Разве не должны оба они, Фатих и Орхан, выбросить яблоки и отправиться туда, где за пределами длинного ряда цифр, за вратами из трех точек их ждет Тот, у кого истинное величие и все совершенные качества?»

На следующий день, когда учитель спросил меня, сколько яблок осталось в корзине, из которой Фатих и Орхан взяли свои яблоки, я сказал, что не хочу ничего об этом знать, потому что пока эти два дуралея объедались яблоками, их мать перебрала корзину и выбросила из нее подгнившие, а оставшиеся продала, не считая, все скопом на базаре, и только одно укатилось, и поэтому его склевал петух, но так как это было незрелое яблоко, он тут же заболел и умер, и даже сварить его теперь нельзя. Учитель побил меня линейкой и выгнал из школы. Бабушка немного поворчала, погоревала и отправила в город помогать дяде в кафе.

И теперь я по утрам прибегал на базар в овощной ряд, где торговцы еще только доставали из тележек свой товар и, наспех отобрав плоды с чуть потемневшими бочками, отдавали мне их за бесценок. Тяжело груженный овощами, я возвращался открывать заведение, разводить огонь и кипятить воду.

Однажды дядя серьезно заболел. Тетя полдня металась между кухней и столиками, пока не решилась, наконец, сосредоточиться на готовке и доверить мне обслуживание клиентов.

Теперь я должен был быстро посчитать, на сколько наши посетители съели и выпили, принять у них деньги и, найдя разницу, вынести им сдачу. Но ведь ум мой тогда был занят не сотней курушей, а таинственными бесконечными тропами, ведущими к престолу Всевышнего. И я раздумывал, как же случилось так, что люди стали пользоваться не божественными числами, а презренными круглыми двойками, десятками, сотнями и так далее? Скажете, что иначе и овец в своем стаде не посчитаешь? А я отвечу – и не стоит их считать. Для всего было бы две меры – достаточно и нет. И тогда мужчины, встречаясь в кафе, говорили бы так: сколько у тебя овец, брат мой? Достаточно? О, как радуют слова твои сердце мое! А сколько у вас, уважаемый? Их вовсе нет? Так возьмите от полноты нашей ярок и барашков, чтобы и вы могли радовать нас достатком! И да умножит Всеблагодетельный стада наши…

– Эй, мальчик, сколько с нас?

– Две с половиной лиры, господин.

Но нет, нет. Иблис, бросающий в душу семена гордыни, наверняка опять выкрутится и обратит бесконечность на потеху себе. Вот, скажем, два друга, равные по уму, красоте и талантам, захотят сравняться и в мерах соли, что в доме у каждого. И, отчаявшись прикладывать крупинку к крупинке, – а как иначе исчислить разницу? – призовут Нечестивого в помощь. И тот придет, вооруженный абаком, и, пощелкав костяшками, убедится, что и соли у тех друзей отмерено поровну. Но, упорный в своих планах, он скажет им: «Я нашел, что у Кемрана в доме соли больше, чем у Салиха!»

И когда Кемран поблагодарит за помощь и попросит разделить соль поровну с другом его, этот лжец ответит ему так: «Я не могу отделить излишек соли в доме твоем, ведь он меньше наименьшего числа во Вселенной…

– Ты чего задумался, парень? Принеси-ка мне сдачу, я тороплюсь.

– Да, господин, сейчас!

…меньше, чем число, спрятавшееся за таким длинным рядом нулей, что их количество, наоборот, превышает наибольшее число во Вселенной! Нет, Кемран, я не могу сравнять соль между вами». Сказав это, Иблис уйдет, посмеиваясь. А Кемран скажет своему другу Салиху: «Раз это число столь мало, то не будем печалиться, брат. Во всем остальном мы равны, и да не будет между нами никакого раздора!»

Но той же ночью Салих проснется, услышав Иблиса в сердце своем, и затоскует. И с тех пор любая пища, приготовленная женой или старой матерью его, будет казаться ему пресной, ведь в доме его отныне соли недостаточно, в то время как у Кемрана соли полно и стены дома его не выдерживают этого изобилия и вот-вот треснут…

– Эй, Фарук, отнеси тем женщинам гёзлеме и чай.

– Да, тетушка!

Отвернется Салих от друга своего, и озлобится, и замыслит