Книга «Я – АНГЕЛ!». Часть вторая: «Между Сциллой и Харибдой» - Сергей Николаевич Зеленин

class="p1">Опускает взгляд:

— «Переписка Каутского с Троцким».

Подняв голову изумлённо на меня таращится, открыв рот. Я ржу:

— Ты бы видел сейчас свои глаза, Миша! Хахаха!

— Не понимаю…

— А ты хочешь — чтоб тебя застукали за чтением «Истории всемирного шпионажа»?

Открывает, листает, читает брошюрку и лицо его мигом просветляется:

— Хахаха! Ловко придумал!

— Учись, Миша, пока я не вознёсся — глядишь и пригодится, когда… Это всего лишь первый «конспект», ознакомишься с этим и сдашь «экзамен» — получишь следующий. А этот вернёшь!

Что-что, а память у бывших дворян-гимназистов цепкая и крепкая — давно заметил. Это вполне объяснимо: сами попробуйте пару иностранных языков (французский обязательно) в самом раннем детстве выучить, затем в школе — латынь, древнегреческий… Да ещё и кучу молитв на церковно-славянском на все случаи жизни.

А вот соображалка у них — по сравнению с памятью, сильно отстаёт!

Недолго помолчав:

— Далее, Миша… «Официально», мы с тобой в большом раздрае — после дела этого недоделанного заговорщика Сапрыкина. Типа, «славу» не поделили! Тебя до самого пуза почётными грамотами увешали, Каца почётным оружием наградили, Фролу Изотоповичу руку крепко пожали, а я типа — не при делах оказался… Вот и «надулся» как мышь на гору! Пусть так и дальше продолжается — разубеждать не следует. Конечно, не переигрывай — кругом не так много дураков, как тебе кажется. Холодное, строго официальное общение и только по делу. Когда же уедешь — связь будем поддерживать через какой-нибудь «почтовый ящик», позже конкретней договоримся… От ребят тоже — потихоньку отдаляйся, окончательно ни с кем не порывая. Ладно, про это чуть позже.

— Теперь, далее по моим обещалкам… Ты же вроде с Андреем Жданововым знаком по нашей бузе с хулиганами?

— Конечно, знаком! По крайней мере, за руку каждый раз здоровались…

— Продолжай это знакомство да, почаще: этим летом Жданов станет Председателем Нижегородского губисполкома РКП(б), а в 1934 году — Ленинградского…

Заговорнически подмигиваю и шёпотом:

— Смекаешь, про что я?

От нечаянной радости, аж со стула соскакивает, прикладывая ладонь к груди напротив сердца:

— Серафим, да я… СЕРАФИМ!!! Ты, ты…

— Сядь, успокойся и не благодари. Я всего лишь показываю дорогу, а топать по ней тебе придётся своими ногами! И я не обещаю, что путь твой будет лёгок, а жизнь приятна и безмятежна — как о том мечтает большинство двуногих тварей, вообразивших себя «сапиенсами»…

* * *

Посмотрев в окно, подождав когда он успокоится и снова начёт хладнокровно соображать, я продолжил:

— Теперь, про наших ребят… Увы, Миша, но этот путь тебе придётся проделать в гордом одиночестве. Помнишь, я вам про группу альпинистов рассказывал?

Оживившись:

— Как не помнить? Очень у тебя наглядно тогда получилось: один лезет на вершину — другие его подстраховывают. Лидер группы поднялся на одну «ступеньку» — подтягивает всю команду к себе наверх… «Командная работа», одним словом — ты нам постоянно про неё талдычил.

— Молодец, хорошо запомнил!

Понизив голос, говорю:

— Могу добавить: один из группы альпинистов продвигается к вершине самостоятельно, тайно и несколько в стороне. Он зорко поглядывает за своими подопечными… Возможно в оптический прицел-телескоп! И, если видит что им угрожает какая-то опасность… Ну, например какая-то другая группа альпинистов — со своим собственным лидером, мешает им подняться на следующую ступеньку… Мне продолжать, Миша?

Предельно посерьёзнев:

— Пожалуй, не надо — я всё понял. Хотя…

— Смелее! Мы, ангелы — не кусаемся.

— Кто же в конце концов — окажется на самой вершине? Я или лидер нашей группы? И как мы её между собой делить будем?

Рисунок 1. В 1924 году, шахматы — это была всеобщая страсть! Вообще, все 1920-е годы шахматами увлекались даже те, кто о них знал на уровне E2- E4, ну и, конечно, ещё: «Лошадью ходи, лошадью!».

Ну, что сказать? Очень умный мальчик и задаёт очень умные и своевременные вопросы.

Тяжело вздыхаю:

— Хорошо, Миша! Приведу ещё один пример: наши ребята, это как обычные шахматные фигуры — ладья, слон, конь… Пешки, наконец. На шахматной доске, они могут играть только в команде, прикрывая друг друга: по одному их — одного за другим, очень быстро «сожрут».

Подняв палец вверх и, приблизившись как это только было возможно через стол:

— Ты же, Миша — ФЕРЗЬ!!! Самая сильная фигура на шахматной доске. Ты можешь играть самостоятельно, в отрыве от остальных фигур… Ты это понимаешь?

— Это то, я понимаю…

— Но, самый главный на шахматной доске… Кто?

— Как, «кто»? Известное дело — король.

— Правильно! «Король», это не фигура, это… ЭТО — КОРОЛЬ!!! Да, он самый слабый на шахматной доске и, нуждается в постоянной защите и опеке — но без него вся шахматная игра не имеет смысла и, все фигуры, пешки… И даже САМ(!!!) ферзь без КОРОЛЯ(!!!) — всего лишь жалкая точёная, крашенная деревяшка — пригодная только чтоб бросить его фтопку.

Смотрю на него и жду…

— Король… — поднимает на меня глаза и смотрит понятливо, — «шахматный король» — это ты, Серафим?

Откинувшись назад, в раздражении хлопаю ладонью о стол и, крайне разочарованно:

— «Король» — это идея! Нет смысла карабкаться на вершину или играть партию в шахматы, если не знаешь — ради чего ты это делаешь! Нет идеи — для чего живёшь и, человек подобно свинье — под забором валятся и там же подыхает — свинья свиньёй… Или, без особой разницы — на диване, отращивая слой сала на брюхе.

— Если эта идея состоит в том, чтоб упиться властью, нахапать под себя побольше ништяков и поплёвывать сверху на серое, копошащиеся в грязи и дерьме «быдло» — то тогда, да! Вы с лидером этих «альпинистов», на одной «вершине» не уживётесь… Тогда он или ты — третьего не дано!

Привстав, хватаю Мишку за грудки и, приподняв его — горячо дышу прямо в лицо:

— А если это идея служить своему Отечеству? Если это идея — достигнув сияющей вершины, подтянуть поближе к ней и свой народ — который прежде столетиями власть имущие держали в темноте, невежестве и скотском состоянии? Неужели, имея такую общую идею — достигнув вершины не сумеете договориться и, не поделите её⁈

Вдруг, почувствовал страшную, нечеловеческую усталость: «Утопия… Увы, это всего лишь утопия… Я сейчас обманываю его и себя».

Устало обмякнув,