Книга Клятва - Павел Николаевич Алексеев

красовались необыкновенные статуэтки, шкатулки с налепленными на них разноцветными камнями, вазы и изящные графины, а в шкафах за стёклами стояли фигуристые бутылки с алкоголем. На стенах, как в спортивной школе, висели дипломы, благодарственные письма и прочие награды. Я не отважился ступить на мягкий ковёр, должно быть, стоящий целое состояние. Судя по замеченным мною остроносым туфлям из змеиной кожи, Платон Иванович тоже снимал обувь, прежде чем шёл по пушистому ковру с чарующим рисунком геометрических фигур.

— Клятву Гиппократа давали? — между делом прогнусавил главный врач.

— Было дело, — отчеканил я, робея от услышанного имени. Был готов к любому вопросу, кроме этого, и сразу же решил уточнить: — Но не вижу в этом смысла…

— Пояснения ни к чему! — смотря на меня из-под очков, отрезал Могильников, а после взглядом приковался к монитору.

Прошло порядка десяти минут, прежде чем врач снова оторвался от работы. Омерзительно прихрюкнув, он сделал глоток напитка и поинтересовался, чем обязан. Я достал из портфеля документ и хотел было подойти к столу, но вовремя опомнился и разулся. Только после этого я робкими шагами подступил ближе и положил лист перед Платоном Ивановичем. Он взял его и внимательно всмотрелся, а через мгновение разошёлся в кривой улыбке, заговорив с тоном добродушия:

— Прошу прощения, Эдуард Сергеевич! Я совершенно закопался в работе, забыв про ваш приезд. Сначала принял вас за сотрудника из Алупки, воришку и негодяя, с которым мне предстоит делить этот кабинет. Рад ошибаться, я Платон Иванович Могильников, главный врач царства медицины в Обнинске, — поднялся из глубокого кресла и протянул мне руку. — Вы и так наверняка знаете, кто я. Мне же ваш начальник… — прокашлялся и поправил себя же, — ваш бывший начальник Сан Саныч Куликов звонил ещё два дня назад. Я прошу прощения за оплошность, что не подготовился к нашей с вами встрече. Виноват, Эдуард Сергеевич! Ваш протеже рекомендовал вас как мастера своего дела и сверхделикатного человека. Если это так, возникает резонный вопрос: что послужило причиной вашего перевода в нашу поликлинику?

Я посмотрел на Платона Ивановича, сглотнул горькую слюну и присел, хоть мне и не предлагали. Было больно вспоминать о том случае, но всё же я готовился к подобному вопросу.

— Это случилось ещё в конце прошлого месяца, двадцать пятого июня. Тогда мой день начался не с кофе, как у многих, а со звонка старшего врача. Голос был взволнованным, что сразу разбудило во мне тревогу. Один из моих пациентов умер. Анафилактический шок после укола амоксициллина. Выяснилось, что у мужчины острая аллергия на препарат, выписанный мной. Ранее у больного за три приёма не наблюдалось прогресса в лечении. Анализы ничего не показали, а состояние больного ухудшалось. Я назначил ему антибиотик. Все данные записаны в отчёте. С того дня я весь как на иголках, меня затаскали по судам и следствиям, но Сан Саныч смог всё уладить, отстоять моё имя, за что ему огромная благодарность. Мне рекомендовали покинуть Якутск и перевестись в ваше учреждение. Я не стал препятствовать, ведь судьба семьи на моих плечах. Жена на седьмом месяце, и дочке в этом году в первый класс. Они тоже приедут жить сюда, если, конечно, я подойду вам.

Платон Иванович хитро ухмыльнулся, но ничего не произнёс и встал со своего кресла. Мужчина выглядел статным, подтянутым, хоть по лицу и было заметно, что ему за пятьдесят — глубокие морщины под глазами и седые виски выдавали с потрохами. Могильников подступил ближе и, присев на соседний стул, посмотрел мне в глаза. В его взгляде читалась радость или восхищение, главврач едва не растёкся в широкой улыбке, но сдержался и спросил:

— Почему же вы считаете, что такой терапевт, как вы, нам не подойдёт?

— Признаться, сомнения закрались, когда я со стороны увидел здание поликлиники. Должно быть, чтобы устроиться сюда, нужен хороший блат! — сказал я, робко отвернувшись.

Платон Иванович похлопал меня по плечу и ответил:

— Но вас же, Эдуард Сергеевич, направили сюда. Кого попало к нам не присылают, уж поверьте. Сейчас вся молодёжь рвётся в столицу, а мы страдаем. Конечно, кто-то вернётся, но когда это случится? Нам ни к чему сейчас, в дефицитное время, разбрасываться кадрами. Живём не при «совке», когда на место восемь человек претендовали!

Платон Иванович поднялся, подошёл к одёжному шкафу, у которого стояли остроносые туфли. Обувшись, посмотрел в зеркало, достал из нагрудного кармана белого халата расчёску и проплыл ею по пепельным волосам, ёжиком торчащим на голове. Взяв трость, стоявшую в углу за дверью, врач кивнул мне и покинул кабинет. Я подскочил, мгновенно надел сандалии и последовал за ним.

Могильников ступал капитанскими шагами, не торопился, но при этом не шёл слишком медленно. Трость использовал не столько в качестве опоры, сколько дополняя свой статный образ, которым явно гордился. Мужчина наслаждался прогулкой по бесконечным коридорам безмерных владений. Я семенил за ним, вслушиваясь в убедительный тембр, в поставленную, хоть слегка и нудную речь, которой он рассказывал об истоках этого здания и медицины в Обнинске. Многого, связанного с городом, я не понимал, так как не знал улиц и здешнего прошлого, но всё же слушать было интересно.

Сами того не заметив, мы спустились на восьмой этаж. Непонятно зачем, ведь это явно не то место, с которого необходимо начинать знакомство с поликлиникой. Даже в регистратуре было приятнее находиться, чем в этом логове темени и гулкого сквозняка, завывавшего безликим голосом где-то в глубине змеистых проходов. Вдалеке виднелся яркий квадрат света — окно, возле которого стояла тощая фигура. Я не мог разглядеть, кто именно там находился, но задал соответствующий вопрос Могильникову. Он пожал плечами, завершив сей жест словами: «Чёрт её знает! Нам направо, в кабинет онкологии!» Врач резко свернул, а я, смутившись одинокой души, подозрительно смотревшей вдаль, остановился и в ту же секунду узрел, как незнакомка распахнула окно и залезла на подоконник. Я в ужасе закричал, бросившись к женщине, а она, будто не услышав меня, ступила вперёд и глыбой сорвалась вниз. За мной выскочил Платон Иванович. Он схватил меня за плечо и прошипел:

— Вы что творите, Эдуард Сергеевич?!

— Та женщина, — моё сердце вырывалось из груди. — Она выбросилась! — проблеял я, задыхаясь от волнения.

Врач подхватил меня под руку и увёл от окна подальше. Он всячески пытался сменить тему, а я недоумевал, снова и снова возвращаясь к несчастному случаю и умоляя разобраться.

— Понимаете, уважаемый коллега, — заговорил он раздражённым тоном, — то, что вы увидели сейчас, естественный процесс, необратимость, в которой пребывает наша поликлиника.