Книга Наукообразная чушь. Разоблачение мошенничества, предвзятости, недобросовестности и хайпа в науке - Стюарт Ричи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проблема заключалась в том, что все это было неправдой. Некоторые коллеги Стапела насторожились, заметив, что результаты его экспериментов слишком уж идеальны. Мало того, обычно серьезные ученые настолько загружены, что доверяют черную работу вроде сбора данных своим студентам, однако Стапел будто бы сам выходил и собирал все данные собственноручно. После того как его коллеги в сентябре 2011 года поделились своей озабоченностью с университетским руководством, Стапел был отстранен от работы. За этим последовали многочисленные разбирательства[12].
В автобиографии-исповеди, которую он потом написал, Стапел признался: вместо того чтобы собирать данные для своих исследований, он допоздна засиживался один в своем кабинете или за письменным столом у себя дома и вбивал в таблицу числа, необходимые для его воображаемых результатов, просто-напросто их выдумывая. “Я делал ужасные вещи, возможно даже отвратительные, – писал он. – Я подделывал научные данные и сочинял исследования, которых никогда не было. Работал я один, отчетливо осознавая, что делаю… И ничего не чувствовал: ни отвращения, ни стыда, ни сожалений”[13]. Поразительно, но его мошенничество было сложноорганизованным и проработанным до мелочей. “Я выдумывал целые школы, где якобы проводил свои исследования, учителей, с которыми якобы обсуждал эксперименты, лекции, которые якобы читал, уроки по социальным наукам, проведению которых якобы способствовал, подарки, которые якобы дарил людям в благодарность за их участие в проекте”[14].
Стапел описал, как распечатывал пустые бланки будто бы для того, чтобы раздать участникам исследований, показывал их коллегам и студентам, заявляя, что вот-вот запустит новый проект, а потом вдали от чужих глаз… выбрасывал всю эту макулатуру в бак для переработки. Это не могло больше продолжаться. Результаты инициированных разбирательств были однозначны – Стапела уволили вскоре после временного отстранения от работы. С тех пор не менее пятидесяти восьми его статей были отозваны – изъяты из научной летописи – из-за фальсификации данных.
Случаи с Бемом и Стапелом, когда уважаемые ученые публиковали на первый взгляд невозможные (Бем) или откровенно жульнические (Стапел) результаты, хорошо встряхнули дисциплину психологических исследований и вообще всю научную область. Как авторитетные научные журналы допустили эти работы до публикации? И скольким еще опубликованным ранее статьям нельзя верить? Как выяснилось, эти случаи послужили прекрасным примером гораздо более глубоких проблем в том, как мы занимаемся наукой.
В обоих случаях ключевой вопрос имел отношение к воспроизведению результатов. Научное открытие заслуживает того, чтобы его воспринимали всерьез, если это не что-то возникшее по случайности, или из-за неисправностей оборудования, или по милости ученого, мухлюющего или замалчивающего какие-то нестыковки. Это открытие должно действительно произойти. И если оно произошло, то я теоретически могу пойти и получить примерно те же результаты, что и вы. Во многом это и есть суть науки, именно это отличает ее от других способов познания мира: если какой-то результат не воспроизводится, трудно вообще назвать его научным.
Итак, тревогу вызвало не столько то, что эксперименты Бема были сомнительными, а Стапела – плодом его воображения (какие-то просчеты и ложные результаты неизбежны, они будут всегда[15], а стало быть, увы, всегда будут и мошенники), настоящая проблема заключалась в том, как научное сообщество повело себя в обеих ситуациях. Наша с коллегами статья, посвященная воспроизведению экспериментов Бема, была бесцеремонно отвергнута журналом, опубликовавшим исходную работу, а в случае Стапела почти никто даже никогда не пытался воспроизвести его результаты[16]. Иными словами, научное сообщество продемонстрировало, что согласно принимать на веру громкие заявления, звучащие в этих статьях, не проверяя, насколько на самом деле излагаемые результаты достоверны. А если воспроизводимость результатов никак не проверяется, откуда нам вообще знать, что они не просто случайны или сфальсифицированы?
Пожалуй, лучше всего отношение многих ученых к воспроизведению экспериментов выразил сам Бем в одном интервью через несколько лет после его печально известного исследования. “Я обеими руками за научную строгость, – сказал он, – но мне самому не хватает на нее терпения… Если бы вы ознакомились с предыдущими моими экспериментами, вы бы увидели, что все они служили своего рода риторическими приемами. Я собирал данные для того, чтобы изложить свою точку зрения. Я использовал данные как средство убеждения и, в сущности, никогда не переживал о том, воспроизведутся мои результаты или нет”[17].
Беспокоиться, воспроизведутся ли результаты, – отнюдь не что-то опциональное. В этом основной смысл науки, смысл, который должен явно обнаруживаться в системе рецензирования и журнальных публикаций, играющей роль бастиона на пути ошибочных открытий, ложно понятых экспериментов и сомнительных данных. Однако, как будет показано дальше, эта система серьезно поломана. Ученые получают важные результаты, но они расцениваются как не слишком интересные для публикации, так что их изменяют или прячут, искажая научную летопись и вредя нашей медицине, технологиям, методикам обучения и государственной политике. Огромные ресурсы, вливаемые в науку в надежде на полезную отдачу, растрачиваются на исследования, абсолютно не несущие новых знаний. Легко предотвратимые ошибки и ляпы регулярно прорывают линию Мажино системы рецензирования. Книги, сообщения средств массовой информации и наши головы наполняются “фактами”, которые неверны, преувеличены или заведомо ложны. И в самых худших случаях, особенно когда дело касается медицинской науки, гибнут люди.
В других книгах ученые выводятся как борцы с целой галереей аферистов, представителей псевдонауки: с креационистами, гомеопатами, плоскоземельцами, астрологами и иже с ними, которые своей деятельностью олицетворяют полное непонимание науки и совершают над ней надругательство – обычно неосознанно, иногда злонамеренно и всегда безответственно[18]. Моя же книга иная. В ней раскрывается глубинное разложение самой науки: разложение, влияющее на среду, в которой проводятся исследования и публикуются их результаты. Наука – практика, которая должна отличаться строжайшим скептицизмом, самым острым рационализмом и трезвым эмпиризмом, – стала вместилищем ошеломляющего количества заблуждений, некомпетентности, лжи и самообмана. И при этом основная цель науки – пробиваться как можно ближе к истине – подрывается.
В первой части этой книги будет показано, что занятие наукой подразумевает куда больше, чем просто проведение экспериментов и проверку гипотез. Наука по своей сути социальна, ведь вы должны убеждать других людей – остальных ученых – в том, что обнаружили. А поскольку наука – это еще и человеческая сфера, мы понимаем, что любой ученый будет подвержен человеческим особенностям, таким как иррациональность, предвзятость,
