Книга Конфидентка - Роман Евгеньевич Суржиков

по случаю приходил шериф, требовал выдать – я не выдала. И он смирился, даже поцеловал руку. Да и паренек этот сидит без охраны, под честным словом. «Святая мать, клянусь, что не сбегу», - и не бежит!

Словом, мы – хороший монастырь, пусть и маленький. Показать бы это в выгодном свете…

- Теперь, дитя мое, я запишу в церковную книгу все, сказанное тобою. Сие нужно для защиты от любых нападок. Если кто-либо предъявит тебе претензии имущественного, брачного или иного характера – ты сможешь обратиться ко мне за помощью.

Аббатиса придвинулась к столу – осторожно, чтобы не скинуть кота. Вынула нужную книгу, пролистала, наслаждаясь идеальным порядком в записях. Открыла чернильницу и заскрипела пером по бумаге, ощущая, как удовольствие сменяется трепетной надеждой. Каждую строку я вывела своею рукой, за каждую буковку могу ответить – но как было бы прекрасно, если б эта запись оказалась последней! С покровительством эмиссара можно многое. Выбраться из провинции, получить большой монастырь в Лабелине, а затем и епархию. Взгляните же, как все тут блестит! Софья свидетель: целая епархия у меня заблестит точно так же! Только бы выбраться…

- На этот вопрос, дитя мое, ты можешь не отвечать, если не пожелаешь. Избрала ли ты день для своего замысла?

- Я хочу… в Софьины дни.

- Прекрасный выбор! Святая Софья весьма благосклонна к детям своим в этот праздник.

Сказав это, аббатиса подумала: тьма, только Софьиных дней не хватало! В другое время легко уделить внимание эмиссару. Но попробуй – в праздник, когда всюду царит идов хаос! Уже назначена дюжина свадеб, двадцать три помолвки, окропление двух дюжин детей. А монашек только шестнадцать, причем Майе и Лизбет я обещала вольную. Ладно, вольная для Лизбет – это хорошо; даже к лучшему, что при эмиссаре ее тут не будет. Но без Майи как я справлюсь? Отменить бы вольную – так обидится, давно ведь обещано…

Тем временем аббатиса записала все, что требовалось, кроме имен. Передала книгу девушке:

- Будь добра, проставь имена – свое и избранника.

Перо скрипнуло по бумаге, аббатиса взяла книгу, уже готовая захлопнуть… И нахмурила брови:

- Не спутала ли ты имя юноши, дитя?

Роуз Вингрем сжала руки в замок и с вызовом глянула в лицо священнице:

- Его я не спутаю ни с кем. Мой избранник - Дэвид Аттертон.

- Семинарист?

- Именно он.

Аббатиса отложила перо.

- Ведомо ли тебе, что он находится под арестом?

- Да, святая мать. В подвале вашей обители.

- А знаешь ли, какова его вина?

- Дэвида обвинили в краже Священного Предмета.

Аббатиса выпрямилась, сбросив с коленей кота.

- Это я обвинила Дэвида Аттертона в краже. Твой избранник вынес Предмет из храма! Двое сестер видели, как он поднес его к стене, чтобы выбросить наружу, а затем подобрать. Вина Дэвида несомненна, и он будет повешен, когда приедет эмиссар церковного суда.

Роуз побледнела, но глаз не отвела.

- Я понимаю это, матушка. Потому хочу использовать свое право прежде… до того, как…

Аббатиса выдержала паузу, чтобы справиться с удивлением. Девятнадцать лет службы: исповеди, свадьбы, конфиденсии. Казалось, миряне уже ничем не смогут удивить – однако же!

- Стало быть, просишь меня впустить тебя в подвал к Дэвиду?

- Да, матушка.

- Впустить к еретику и вору, чтобы вы с ним провели ночь? В стенах монастыря, который твой Дэвид хотел обокрасть?!

- Матушка…

- Это исключено, я не дам позволения! Беги к отцу и раскайся, пускай он занимается тобою. А я постараюсь забыть, что мы виделись сегодня.

Аббатиса с досадой оттолкнула книгу. Целая страница испорчена!

- Но послушайте…

- Прочь!

Роуз поднялась, сминая шляпу в руках, однако не отступила.

- Дэвид не крал Предмет, а взял на время ради любви. Вы же знаете поверье: если глянуть сквозь него на Звезду и назвать имя любимой, то Софья соединит сердца! Дэвид хотел только этого, а потом вернул бы Предмет!

- Он взял с алтаря и вынес из храма.

- В храме не видна Звезда.

- И поднес к стене!

- Возле стены – колодец, над ним нет ветвей. А других частях двора столько деревьев, что Звезды не увидишь.

Аббатиса хлопнула ладонью по столу:

- Довольно лжи! Зачем нужно поверье? Ты и так готова отдаться Дэвиду, чего еще ему хотеть?!

Вот теперь Роуз опустила взгляд в пол:

- Моей руки… Отец нашел мне богатого жениха, скоро состоится помолвка. Потом жених увезет меня… Сила Предмета – единственный шанс для нас с Дэвидом…

- Роуз, дитя мое, - как можно мягче сказала аббатиса, - вы с Дэвидом оба лишились рассудка. Но виселица сейчас грозит лишь одному. Пока это не изменилось – исчезни с глаз долой!

* * *

Мастер Бримсворт не причесывался со временем владычицы-матери. И ровно столько же не обновлял гардероб. Рубаха, бывшая некогда белой, теперь напоминала расцветкою рысь. Правая манжета была сожжена, левая – срезана ножницами. Поверх рубахи мастер носил жилет со множеством карманов. Забытое в них содержимое вступило в реакции взаимодействия и раскрасило карманы пятнами удивительных цветов и форм. Седые волосы мастера отросли и спутались настолько, что лицо буквально терялось в этих дебрях. Лишь глаза – большие, темные, пристальные – притягивали внимание, словно два магнита.

Мастер Бримсворт был алхимиком.

- Роуз, милая моя девочка, - говорил он, копаясь в ящиках шкафа, - не нужно бояться виселицы. Смерть – слишком относительное понятие. Если взглянуть под верным углом… тьма, куда же он запропастился… то смерти вовсе нет. Есть лишь переход из одного состояния в другое. Ни одно вещество не может пропасть бесследно. Оно только меняет форму…

Мастер говорил через плечо, не прекращая раскопок, отчего слова его странным образом приобретали вес.

- Нашел, слава Катрине! Взгляни, моя милая: это лавандовое масло. Как видишь, оно находится в жидком состоянии. Нальем в пробирку несколько капель: вот они стекают по стеклу, проявляя все свойства, присущие жидкости. Теперь поднесем к свече… Один вдох – и капель не стало. Пробирка пуста, никакой жидкости не наблюдается. Но чувствуешь ли ты запах? Он так характерен, что всякий поймет: здесь пахнет лавандой. Масло не умерло, оно лишь утратило жидкую форму и обрело газообразную.

С малых лет Роуз знала и уважала мастера Бримсворта. Многие считали его чудаком, ведь мастер не умел думать о чем-либо, кроме алхимии. А Роуз любила разговоры с ним: на