Книга Стеклянный дом - Ева Чейз

бы ее снова не задумываясь».

Уолтер отнесся к ней без особого интереса. Сдержанный человек с аккуратными, ухоженными усами, жилистый, в коричневом костюме по фигуре, он вел себя дружелюбно, но по-деловому. Проворно пожав ей руку, он извинился, послал детям воздушные поцелуи и умчался на работу, оставив за собой шлейф мыльного аромата пены для бритья. В то время Уолтер охотно оставлял ведение домашнего хозяйства на жену. Сам он управлял главным офисом компании «Харрингтон Гласс» в Мейфэре, а никак не семейным гнездышком. И казался вполне милым. Если и были какие-то тревожные знаки, которые должны были ее насторожить, Рита их не заметила.

Ей, как никогда в жизни, хотелось заполучить эту работу. Осторожно присев на диван, она крепко переплела пальцы, чтобы руки не суетились, и скрестила пыльные лодыжки, подоткнув ноги под себя, как учила Нэн («Так ты будешь казаться меньше, милая. Женственнее»). Рита очень старалась не слишком много улыбаться, чтобы выглядеть профессиональнее и взрослее своих двадцати лет. Чтобы показать, что она достойна этого теплого местечка.

Джинни позвала в гостиную Тедди, которому тогда было пять лет. «Он просто чудесный», – сказала она. И не обманула. Рита с трудом сдержала желание потрепать его по кудрявой макушке. Потом появилась двенадцатилетняя Гера, далеко не такая чудесная на первый взгляд, и, будто стараясь исправить впечатление, протянула ей кусочек торта – Джинни называла его французским словом «patisserie» – на тонком фарфоровом блюдце с крошечной серебряной вилочкой. Гера принялась смущенно объяснять, как произносится ее аристократичное имя, а Рита взяла в руки тарелочку. Она качнулась, и торт свалился прямо на ворсистый ковер рядом с аспидистрой в горшке. Гера хихикнула. Рита встретилась с ней взглядом и, к своему ужасу, невольно издала ответный смешок, который тут же попыталась замаскировать кашлем. Это был полный провал. Рита уже понимала, что придется паковать чемоданы и возвращаться в домик Нэн, где ждала пресная провинциальная жизнь и собственная уродливая тайна. Но, как призналась потом Джинни, именно этот смешок окончательно убедил ее остановить свой выбор на Рите. Ей хотелось, чтобы у малышки была веселая молодая няня, а не какая-нибудь сердитая старая кошелка.

Но малышке так и не довелось услышать смех Риты. И ничей другой. Она осталась крошечным призраком, неподвижной бледной куклой, застывшей во времени, незримым присутствием, которое все ощущают, но о котором никогда – не дай боже! – не упоминают. А Рита… Кто она теперь? Не просто веселая молодая няня. И ее заботы не сводятся к тому, с чем дети будут пить чай.

Кажется, даже деревья смотрят на нее с осуждением, покачивая зелеными головами. «Наш маленький договор» – вот как это называет Уолтер. Когда он пришел к ней с таким предложением два дня назад, Рита и слышать об этом не желала. Ее пугала неясность его мотивов. «Вам нужно подумать? – фыркнул Уолтер. – Это работа, а не меню в ресторане, Рита». Выбор был тяжелый: либо соглашайся, либо увольняйся («немедленно и без рекомендации»), а взамен наймут кого-нибудь посговорчивее.

«Мне нужно остаться в Лондоне, не могу бросить дела, так что вы будете вести журнал, отслеживая психическое состояние моей жены. – Уолтер пригладил волосы на стремительно лысеющей макушке. – Держать меня в курсе: в каком она настроении, хорошо ли питается, заботится ли о детях. Разумеется, я рассчитываю на исключительную осторожность с вашей стороны. Моя жена не должна об этом узнать».

Мысли Риты заметались. Во-первых, если она уволится, куда ей идти? Как жить? Нэн умерла несколько месяцев назад – то, что она приняла за сильное несварение, оказалось намного серьезнее, – и ее домик вернулся в собственность муниципалитета. Рита была полна решимости достойно проводить Нэн в последний путь и поставить ей надгробие. На это ушли все ее сбережения.

И еще ей невыносимо было даже подумать о том, чтобы бросить Джинни, Геру и Тедди, когда они особенно в ней нуждаются. Это все равно что поставить на них крест. Все равно что сказать: «Я больше ничем не могу вам помочь», хотя Рита знает, что может. Ей знакома боль, знакомы шрамы, которые она оставляет – не на коже, а внутри, на нежной изнанке души. (И каково это – расти непохожей на всех, как Гера, и вечно чувствовать себя не в своей тарелке.) Так что, конечно, уж лучше она сама будет «докладывать» о состоянии Джинни до конца лета, привирая по необходимости, чем какая-нибудь новая строгая няня, решила Рита. Буквально сегодня утром это решение еще казалось ей правильным. Но теперь, когда они очутились здесь, в окружении мрачных исполинских деревьев, в такой глуши, что кажется, будто на всей планете никого больше не осталось, ее одолевают сомнения. Во рту пересохло. На языке металлический привкус предательства.

– Рита? – Джинни легонько касается ее плеча, прерывая бегущие по спирали мысли. После утренней дозы таблеток ее голос все еще звучит невнятно – именно поэтому за рулем сегодня Рита. («Странно. У меня перед глазами светлые пятна», – заметила Джинни, пока они завтракали идеально сваренными яйцами пашот в отеле.) – Вы готовы?

– Ох, да! Извините.

Щеки Риты вспыхивают. Все ее муки совести буквально на поверхности.

– Что ж, давайте покончим с этой отвратительной задачей? – мрачно шепчет Джинни.

Рита кивает и берется за рычаг переключения передач. Выдавив улыбку ради детей, Джинни произносит громким, бодрым голосом:

– Ну, здравствуй, Фокскот! Настоящее приключение. Вперед, Большая Рита. Везите нас к дому.

2

Сильви

Кенсал-Таун, Лондон, наши дни

Я ВЫТАСКИВАЮ ИЗ ДОМА последнюю картонную коробку и несу ее к машине, придерживая руками провисающее дно, чтобы кусочки моей жизни не рассыпались по улице. Не хочется устраивать сцену. Я оглядываюсь на дом. Глаза щиплет. Вот и все, значит? Мой семейный дом, прямо как брак, в котором я застряла на долгие годы, в конце концов избавился от меня?

Картонные коробки подпирают мою замужнюю жизнь с обеих сторон. Приезд и отъезд. Ликующие возгласы и всхлипы. Когда мы только переехали сюда девятнадцать лет назад, я была на пятом месяце беременности. Востребованная визажистка с чемоданчиком косметики наготове, готовая по звонку вылететь на съемку за границей. У меня не было никаких сушилок для салата. Я никогда в жизни не меняла подгузники. Мое помолвочное кольцо – старинное золотое с ярко-зеленым изумрудом – некогда принадлежало двоюродной бабушке Стива и каждый раз вызывало у меня улыбку, стоило мне только взглянуть на него. Пожениться мы планировали после того, как я скину набранные за время беременности килограммы (в итоге я